При этих словах сердце у Тинрайта екнуло.

— Даже не шути так, Бридж, — взмолился он.

— Я и не думаю шутить, — хмуро процедила она. Обернувшись, Бриджит указала на кровать, на которой угадывались контуры лежащего тела. — Должна признать, она довольно миленькая. По крайней мере, для покойницы.

Тинрайт покачнулся и схватился за дверной косяк.

— Я же просил тебя прекратить дурацкие шутки! И впусти меня наконец. Совершенно ни к чему, чтобы кто-нибудь увидел меня здесь.

Девушка слегка отступила, позволив ему войти в комнату.

— Бриджит, любовь моя, поверь, я бесконечно благодарен тебе, — пробормотал поэт. — Ты так много для меня сделала. Я понимаю, что не заслуживаю такой доброты.

— Если ты воображаешь, что вместо платы меня можно задобрить льстивыми словами, ты глубоко ошибаешься.

— Нет, что ты. Вот, держи. — Мэтт достал из кармана монету и вложил ей в руку. — Я знаю, что никогда не смогу отблагодарить тебя по-настоящему.

— Что верно, то верно, — кивнула Бриджит. — Ладно, мне пора. Можешь сколько угодно наслаждаться обществом своей прекрасной дамы. — По губам Бриджит скользнула усмешка. — Я догадывалась, Мэтти, что с головой у тебя не все в порядке. Но не до такой степени.

— Скажи, она проявляла хоть какие-нибудь признаки пробуждения?

— Да, пару раз она тихонько стонала и металась. Словно ей снился дурной сон. — Бриджит набросила на плечи шаль. — Я пошла. Конари будет в ярости, и, чтобы его умаслить, мне придется работать допоздна. Мне лучше не ссориться с этой старой селедкой — в такие времена надо держаться за свое место.

— Ты настоящий друг, — пылко заявил поэт.

— А ты чокнутый. Впрочем, я уже говорила.

С этими словами девушка повернулась, захлопнула за собой дверь и выскочила в серый ненастный день.

Дыхание Элан по-прежнему было едва слышным, и все же Тинрайт чувствовал, что она близка к пробуждению. Отложив книгу сонетов, он поспешил к ее изголовью. Глаза Элан открылись, лицо выражало величайшее недоумение.

— Где… где я? — прошептала она одними губами. — Это место… где мне… положено ждать?

Взгляд ее скользнул по лицу Тинрайта.

— Кто… вы?

Поэт молил всех богов о том, чтобы снадобье знахарки не повредило рассудка Элан.

— Я Мэтт Тинрайт, ваш покорный слуга, госпожа.

Его имя как будто ничего ей не говорило. Однако через несколько мгновений лицо Элан исказилось от душевной муки.

— О Мэтт, неужели вы тоже приняли яд? Зачем, зачем? Вы должны были жить.

Он набрал в грудь побольше воздуха.

— Я… не принимал яд, Элан. И вы тоже. Точнее, вы не приняли смертельную дозу. Вы живы.

Она покачала головой, и ее веки бессильно опустились.

Судя по всему, она его не слышала. Быть может, ему остается лишь одно — выбежать в сырую холодную ночь и никогда больше не возвращаться, думал Тинрайт. Меньше всего на свете ему хотелось покидать ее. Но когда Элан поймет, что он обманул ее доверие, захочет ли она смотреть на него?

— Что? — Ее взгляд стал более осмысленным. Глаза казались огромными и испуганными, как у попавшего в западню животного. — О чем вы говорите?

Бежать было поздно. Надо признаться в содеянном и выдержать все, что за этим последует.

— Я сказал, госпожа, что вы не умерли. Вы живы.

Элан безуспешно попыталась поднять голову. Она беспокойно переводила глаза с одного предмета на другой.

— Но… как же так? И где я сейчас? О, я поняла, вы говорите неправду. Наверное, вы демон, принявший обличье Тинрайта. Вы хотите меня испытать.

Поэт знал, что момент истины будет для него мучительным, однако действительность превзошла его ожидания.

— Вы ошибаетесь, леди Элан. Я вовсе не демон. Я самый настоящий Мэтт Тинрайт. И вы действительно живы. Я не мог допустить, чтобы вы умерли. — Он опустился перед ней на колени и сжал ее руку, все еще холодную, как у покойницы. — Вы в полной безопасности. У меня есть достойные доверия друзья. И я все устроил. Одна женщина, моя добрая знакомая, согласилась дать вам приют и ухаживать за вами… вы можете не сомневаться в ней…

Мэтт Тинрайт чувствовал, что его язык заплетается от волнения. Он всегда славился красноречием, но близость этой женщины неизменно превращала его в застенчивого и неловкого мальчишку.

— Вместе с ней мы похитили вас из дворца, — пробормотал он.

Поэт не решился признаться, что они притащили безжизненное тело Элан в корзине для грязного белья.

— Но Хендон… — прошептала она, снова закрыв глаза.

— Он думает, что вы скрылись в неизвестном направлении. Честно говоря, он не слишком расстроен. Это дурной человек, леди Элан…

— О милосердные боги, он непременно найдет меня! Что вы наделали, Мэтт Тинрайт! Вы сошли с ума!

— Об этом я слышу со всех сторон.

Элан вновь попыталась подняться и бессильно откинулась на подушку.

— Я доверяла вам, как самой себе. А вы меня предали.

— Нет, нет, я не могу вас предать! Я люблю вас! И я не мог смириться с тем, что вы… не мог допустить…

— Тогда вы дважды безумны. Разве это не безумие — любить мертвую женщину? Если я раньше не могла ответить на ваше чувство, как я могу любить вас сейчас, когда вы лишили меня последней надежды на спасение?

Слезы хлынули у нее из глаз и потекли по щекам, но она их не вытирала — возможно, у нее просто не было сил. Тинрайт потянулся к ней со своим носовым платком, но Элан отвернулась.

— Оставьте меня в покое.

— Госпожа…

— Я ненавижу вас, Тинрайт, — сквозь слезы выдохнула Элан. — Вы мальчишка, неразумный и легкомысленный мальчишка, и ваше легкомыслие обрекло меня на величайшие страдания. Убирайтесь прочь, я больше не желаю вас видеть. Но прежде чем вы уйдете, скажите — нет никакой надежды, что яд все же убьет меня?

Тинрайт покачал головой.

— Вы спали почти три дня. Скоро к вам вернутся силы.

— Понятно, — Элан открыла глаза и пристально вгляделась в поэта, словно пыталась запечатлеть в памяти его лицо. Через секунду ее веки вновь опустились. — Что ж, я сама о себе позабочусь. Я сделаю то, что задумала, без помощи труса, не способного взглянуть в лицо смерти.

— Но…

— Ступайте прочь! Если вы не уйдете, жалкое малодушное создание, я подниму такой крик, что сбежится вся улица. На это у меня хватит сил.

Закрыв за собой дверь, Тинрайт долго стоял на лестнице в тяжком оцепенении, не зная, куда идти и что делать. Вновь начался дождь, превративший грязную улицу в болото. Башня Лета возвышалась над домами, как погасший маяк над штормовым морем.