Как почувствует приближение припадка, так начинается… В прошлый раз памятник поставить хотел.

Стратополох ахнул, изобразил ужас:

– Неужто теперь должности лишится?

Амбал пожал плечищами:

– Зачем? Подлечат – и обратно. Эпилептики – это ж золото, а не работники. Усидчивы, трудолюбивы, аккуратны…

– Педантичны, скрупулёзны… – истово закивал Стратополох, знавший этот текст почти наизусть. – Подобострастны…

– Во-во, – сказал санитар, потом взглянул на Артёма внимательней. – А пройдёмте-ка в машину, – сурово предложил он.

Пришлось подчиниться. Честно говоря, достали уже эти уличные медосмотры! Месяца полтора назад чуть не взяли посреди парка по подозрению в диабете…

Залезли вдвоём в крестоносную легковушку, где страж здоровья облепил Стратополоха датчиками и долго вникал в мельтешение зелёных цифр на табло. Потом велел дыхнуть в трубочку.

– И как у меня с нервишками? – полюбопытствовал Артём. – В норме?

– Да в общем в норме…

– А выхлоп?

– Курите вы многовато… – сокрушённо заметил медбрат.

– Только сегодня, – заверил Стратополох. – Перенервничал малость…

Отпущенный с миром, поспешил убраться подальше. Шёл в сложных чувствах: с удалением со стены портрета одной претензией к режиму стало меньше, зато будет теперь что сказать Виктории по поводу иконостаса в кухне.

Глава 6

Тот самый притон

Сбежались. Я тоже сбежался.

Саша Чёрный

Ни возле памятника Петру Ильичу Чайковскому, ни перед салоном красоты «Нарцисс», ни в каком другом месте Сызнова, облюбованном для сборищ лицами той или иной нетрадиционной сексуальной ориентации, – нигде не белело столько медицинских халатов и не дежурило столько «неотложек», как в окрестностях скромного ресторанчика с мрачноватым названием «Последнее прибежище».

Одно лишь это обстоятельство заставило бы прохожего-натурала, забреди он сюда впервые, миновать неширокую площадь без промедления. Но если бы он всё-таки сунул свой любопытный нос под обширный тент летней веранды, то прежде всего был бы поражён тем, что столики и стулья привинчены к полу, а лампы забраны металлической сеткой. Попытка пронести на веранду тяжёлый предмет пресекалась на входе двумя натужно вежливыми громилами в ливреях.

Под навесом было пока немноголюдно и относительно тихо. В дальнем углу, правда, кто-то уже митинговал. Всмотревшись, Артём узнал в крикуне смуглого ястребиноликого живчика, с которым столкнулся сегодня утром, возвращаясь из поликлиники. Рядом с оратором обнаружился и его дружок, сумрачный дылда готического телосложения.

– Адыгея! А-ды-ге-я!.. – надрывался вскочивший на стул живчик. – Русский язык вторым государственным языком объявила! С англоязычием борется! Столицу свою Майкоп в Моймент переименовала! А мы? На заборах латиницей пишем? Стыд головушке!..

Артём присел за столик у самого входа (не из соображений безопасности – просто знал свой шесток) и подозвал официанта, о котором ему точно было известно, что тот внедрён сюда районной поликлиникой. Той самой, где сегодня утром Стратополох проходил собеседование.

– Ну что ж это опять такое? – с мягким упрёком обратился он к подошедшему и указал на ближайшую чёрную трубу, поддерживающую навес.

На траурном фоне меленько серебрились корявые, выстроившиеся по вертикали буковки: «Старые имперечницы!!!»

Официант тихонько ругнулся, достал из кармана баллончик с чёрной краской и в три взмаха запылил оскорбительную надпись.

– Пятьдесят грамм и селёдочки.

Это было единственное место в городе, где водку подавали не в капсулах, а на розлив. Согласно древним традициям. Недаром же над стойкой бара значилось: «Руси есть веселие пити. А не таблеты глотати». Владимир Красное Солнышко».

Может быть, и зря значилось, потому что по поводу Красного Солнышка здесь схватывались особенно часто.

Официант молча наклонил голову и, спрятав баллончик, сгинул.

Честно сказать, Артём предпочёл бы джин с тоником под оливки без косточек, но за такой заказ можно было запросто словить по физиономии, причём от единомышленника.

В ожидании выпивки и закуски вновь достал наладонник. Новый участковый терапевт Валерий Львович попал сегодня утром в точку, сказав, что пациент его не только лирик, но и юморист. Сатирическая газета «ПсихопатЪ» печатала из номера в номер анекдоты и афоризмы от Артёма Стратополоха. Платили, кстати, нормально. Тем и жил.

Что делать, стихами сыт не будешь. Кого из поэтов ни возьми, вечно им приходилось хоть как-то, а подрабатывать: Горький, Вийон, Ниязов…

Так что у нас там поднакопилось за недельку?

«Как получить меланхолика из сангвиника. Рецепт. Взять некрупного сангвиника, обмыть, встряхнуть, после чего как следует отбить. Процедуру повторять до полной готовности».

Неплохо. Пойдёт. Дальше.

«Вся моя жизнь – борьба шизофрении с депрессией».

Тоже пойдёт.

«Белохалатное отношение».

Мм… Так себе. Ну да ладно, если в общей подборке…

«Свежая, только что из прачечной смирительная рубашка».

И это всё? Негусто. Артём досадливо покряхтел. Поскрести по сусекам? Да нет, в сусеках уже с прошлого раза голо. Выбрал до зёрнышка.

Вернулся официант, принёс водку в пластиковом напёрстке и скудно сдобренную маслом сельдь в пластиковом же блюдце. Стаканы, бутылки и обильные, плохо отстирывающиеся приправы были здесь под запретом.

В дальнем углу по-прежнему шумно клеймили заборную латиницу и виновника её, доктора Безуглова. История двухгодичной давности. Именно тогда законно избранный врач-вредитель объявил неприличные надписи на стенах начертательной формой копролалии и приступил к лечению. Действия его были, как всегда, безумны и победоносны.

Происхождение мата – дело тёмное. Среди местных лингвистов лидирующей считалась гипотеза о татарских его корнях. А Татарстан как раз провёл реформу алфавита. Поэтому рассуждения доброго доктора, скорее всего, строились следующим образом:

1. Мат – наследие татарского ига.

2. Татарстан перешёл на латиницу.

Следовательно, матерные слова требуют латинского шрифта.

Не спрашивайте, как ему это удалось. Объяснения предлагались традиционные: от двадцать пятого кадра до арттерапии. Поначалу знакомые выражения, начертанные подростками с помощью иностранных букв, смотрелись загадочно и почти прилично. Потом население вчиталось, попривыкло, и в сознании граждан произошли странные подвижки. К примеру, английский, французский и прочие западные языки, использующие на письме латиницу, стали вдруг в глазах сызновчан олицетворением похабщины.

Казалось бы, в «Последнем прибежище» должны были обрадоваться такому повороту событий, однако случилось обратное. Нет ничего обиднее, когда твой политический противник реализует твою же навязчивую идею. Чувствуешь себя обворованным.

Кстати, мысль о заимствовании мата у татар всегда обижала Стратополоха. Сам он неизменно отстаивал исконное его происхождение, ища и находя остроумнейшие доводы в свою пользу. Скажем, поминая в речи мужской орган, мы часто прибегаем к иносказанию («лысый», «нахал», «болт» и прочее). Логично предположить, что точно так же дело обстояло и в далёком прошлом, когда дядя по женской линии обозначался на Руси словом «уй». Чем не иносказание – «дядя»? Да ещё и по женской линии! А придыхание, возможно, возникло после предлогов, оканчивающихся на гласную.

* * *

Любая политическая ориентация – нетрадиционна. С этим известным утверждением