в почёте, милости да свойстве с государем. Да токмо и не такие славные в опалу впадали, да со всей семьёю, от только на моём веку.

– Молю вас, государыня! – не сдержалась Варвара. Уж явно эти речи ей не приходились по сердцу, и слышно было в отчаянной дрожи нежного её голоска, сколь страшится гнева царицы.

– У тебя есть сын, – молвила Мария. – Сбереги его.

– У вас были дети? – вопрошала Варвара.

Мария ухмыльнулась, мотнув головой. Серьги блеснули на солнце, поигрывая гранями.

– Милосердный Боже призвал его ещё во младенчестве, – молвила царица. – От как представлю, каково бы им было с такими-то родителями, от точно проклятье! И право, большая милость.

– Царствие ему Небесное, – произнесла княжна, осеняя себя крестным знамением.

– Ты ж моя голубка, само благочестие! – улыбнулась Мария, вплеснув руками.

* * *

Река мерно текла своим чередом. Холодные волны ласкали песчаный брег. Вдоль него, вдали ото всех, брели две фигуры. Иоанн глядел на воду. Закат догорал, и последние следы яркого солнца разрозненными кусочками плескались в реке.

– Сколь холодна была та осень, – произнёс наконец владыка, разрушив вечернюю тишину.

Алексей поднял взгляд, не угадывая, о чём нынче царь глаголет.

– Холода спозаранку ударили, точно помню, – кивнул Иоанн.

– Об этом ты, свет наш, батюшка, потолковать не мог во столице? – Басманов глубоко вздохнул, поджав губы.

– Ты же был подле меня, как Афоня донёс, какие нынче дела в Лондоне? – короткая светлая улыбка разошлась по устам царя.

– Дык да… – произнёс Алексей.

Старый воевода медлил с ответом, всё явственнее и явственнее угадывая на челе Иоанна тяжёлые думы. Видать, даже сам владыка не спешил то облечь в слова, точно боясь неведомой силы.

– Всё ж славно складывал-то Афонька. И не из брехливых он – поди, так оно и взаправду славно, – продолжил Басман-отец, примечая, что явно что-то на уме государя.

– А сам-то, Лёш, поди, посуди, – молвил Иоанн, едва разводя руками, – отчего же ныне англичане не идут у меня из головы?

Басманов почесал бороду да свёл брови, сам страшась своей догадки.

– Они зареклись воевать супротив нас, – протянул Алексей.

Царь коротко кивнул, глубоко вдыхая холодный вечерний воздух.

– Да, Алёша, всё так, всё так, – произнёс Иоанн.

– И стало быть… – не успел закончить Басманов, как владыка закончил за него.

– …пора отбить нам неприятеля, – завершил царь.

Голос Иоанна был полон жёсткой воли, что по спине старого воеводы прошёлся холод. Алексей молча внимал своему царю.

– Пора, – твёрдо повелел государь. – Будет поход. Я долго метался меж ханом на юге и выродками латинскими, и жребий брошен. Один поход, и быть тому на север. Ежели Бог на нас не прогневается, навеки разобьём врага.

– Кому ты ещё поведал волю свою? – спросил Басманов.

– Ты первый, Алёш, – ответил царь.

Басманов пару раз качнул головой и опосля пламенно ударил себя в грудь.

– Словом и делом, мой царь.

* * *

Тихий скрип двери всё же выдал Алексея. Несмотря на свою могучую, грузную фигуру и тяжёлую поступь, Басманов всё же старался не давать много шуму при своём появлении – ночь давно опустилась за окном, и его супруга, Светлана, уж давно легла. И всё же стараний опричника не хватило, чтобы уберечь чуткий сон жены. Светлана приоткрыла глаза, поглядывая, как её муж раздевается. Басманов, верно, если и приметил, что супруга его уж не дремлет, то не придал тому особого внимания.

Алексей сел на кровать, и думы так заняли его, что, видать, Басман долго ещё глаз не сомкнёт. Всё сидел и слушал голос царский, как будто до сих пор тот пред глазами стоял и поведал волю свою о дерзком походе на латинов.

– Чего не спишь? – сонный шёпот жены вырвал Алексея из мрачных дум, и он обратил свой утомлённый взор на неё.

– Отосплюсь ещё, и, видать, скорёхонько, – ухмыльнулся Басман.

Светлана села в кровати, сводя брови. Сердце её, живое и чуткое, просекло одно – нечто, да нависло грозною тучею, и тот мрак, гнетущий и лютый, явственно читался в очах старого воеводы.

– Что молвил тебе владыка наш мудрый? – вопрошала она мужа.

Алексей угрюмо вздохнул, проводя рукой по лицу, точно бы стряхивал прочь услышанное накануне.

– А впрочем, – молвил Басманов, обратившись больше к супруге, ложась подле неё, – мне-то, старику, уж срамно такого страшиться.

Женщина легла подле мужа, положа ему голову на грудь. Спустя несколько мгновений Светлана точно припомнила что-то и вновь приподняла главу свою. Играючи журя, она ударила мужа в грудь.

– Тоже мне, старик! – бросила она, чем вызвала улыбку мужа.

Он приобнял жену, целуя её в щёку.

– Всё образуется, – тихо да сонно пробормотала Светлана. – Как же иначе?

В ответ Алексей ничего не молвил, лишь вздохнул – всё так же глубоко, всё так же тяжко.

* * *

Утром стоял плотный туман. Фёдор держал на руках своего малолетнего сына, укутанного тёплыми одеялами. Веял холодный воздух – особенно с реки. Данка подалась вперёд, давая прикоснуться детской ручке ко влажному носу. Её выдох обдавал приятным теплом, заставив маленького Петра улыбнуться и рассмеяться.

– Давай, давай! – приговаривал Фёдор, глядя, сколько восторга вызывает его любимица у сына. – Подрастай, Петя, да поскорее. Будет и у тебя верная лошадка славная, жеребёночком её будешь кормить-поить, гладить да вычёсывать…

Говоря то, Басманов трепал шёлковую шею Данки, почёсывая её за ухом. Лошадь прикрывала глаза от услады.

– Доверишь ей и тело, и душу, – молвил Фёдор, поглядывая, как со стороны терема поспешает холоп, – и всё-всё-всё.

На сём он поцеловал сына в висок, отдавая на руки нянькам, что сопровождали боярина с чадом его.

– Чего? – вопрошал Фёдор, упреждая подоспевшего холопа от долгих раскланиваний.

– Батюшка ваш, боярин, вас сыскать велел, – доложил крестьянин.

* * *

Алексей проснулся рано – сон его не был крепок. Старый воевода справился у слуг о сыне. Холоп не стал юлить – уж не видал Фёдора Алексеича, да обещал уж сыскать.

– А добрый государь? – спросил Алексей.

– Верно, спит ещё царь-батюшка, – холоп поклонился.

Басман токмо поджал губы да отмахнулся.

– Ступай, ступай, – велел Алексей, махнув рукою.

Казалось, он едва-едва опустился в резное кресло, устланное шкурами, да призадумался, не спеша приступая к трапезе, как заслышались шаги на крыльце. Дверь лихо распахнулась – аж в трапезной слышно было. Затем донёсся звонкий перелив свиста, и лишь опосля Фёдор явился в трапезную.

Заметив отца, беззаботный сын, без жеманства али придури, положил руку на сердце, отдавая короткий поклон. Чёрные волны волос ниспали с его плечей, застилая белое лицо. На щеках занялся румянец – верный вестник холодов.

Алексей всё оставался недвижим,