— В строительстве дома. Регион дождливый, поэтому согласятся не все гильдии. Но, может, если попросит уважаемый исследователь, дело пойдет проще. Я расчистил территорию от деревьев, выкорчевал пни и укрепил землю песком и твердой почвой.

— Большая работа, — с изумлением оценил Ромиар. И, будто не поверил услышанному, уточнил: — Ты строишь себе дом?

— Я работаю не один. И прямо в эти мгновения, пока я распиваю с вами отвар, мой хороший друг продолжает трудиться в одиночку. — В груди шевельнулось недовольство собой, но причины, заставившие меня оставить Окрина одного, загасили его. — Мы с ним многое заготовили под строительство, и я бы хотел продолжить строить сам, своими руками, но придется заняться другими делами.

Ромиар прищурился, склоняя голову к плечу.

— Какими?

— Они тебе не понравятся, — ответил я. И посоветовал, вкладывая в голос угрозу: — Не лезь в это.

— Я могу предложить тебе и другую помощь. — Ромиар поморщился из-за моего отказа. Но кое-что из общения с ним и Елрех я уловил отчетливо: как бы они ни кривились от вони и грубости Дарока, все равно сблизились с ним. Ни Елрех, ни Ромиару не понравятся мои планы. Особенно, если провалится первый… Ромиар продолжал настаивать: — В конце концов, мы были Вольными. Тело вспомнило многое, и, видимо, эти навыки уже не забудутся.

Я покачал головой, отказываясь от настойчивого предложения. Оно было ценным, и услышать его — многое значило для меня. Ведь шан’ниэрд никогда не был идиотом, и теперь наверняка прекрасно связал и мой интерес к поискам Асфирель, и мое утаивание планов. Неужели он в самом деле готов пойти против Дарока и всей его армии, если я попрошу об этом? Его предложение в этом направлении звучит признанием, что он готов ринуться за мной куда угодно и пойти против тех, к кому питает добрые чувства.

— Лучше потрать все усилия на то, чтобы изменить отношение фадрагосцев к Вольным, — бесшумно стукнув ладонью о стол, произнес я. — Мы не заслуживаем того обращения, с которым сталкиваемся на своем пути.

— Вот все письма, добрый человек. — Елрех внесла в комнату тонкую связку. Отделила один лист и положила передо мной. — Это было самым первым.

Я хмыкнул, глядя на письма и не решаясь прикоснуться к ним. На спине выступила испарина, ноги потяжелели. Давно я не испытывал таких сильных чувств. Они отбирают способность дышать полной грудью, и из-за этого вскоре начинает кружиться голова.

— Она пишет нечасто, — заметил тихо.

— Очень редко. — Елрех отставила чашку с отваром подальше от писем, словно опасаясь, что на них может пролиться жидкость. — Можно подумать, что зазнавшаяся человечка поздравляет нас только с великими праздниками. Просто немного заранее.

Я убрал волосы за уши, обдумывая слова Елрех. Чем не подсказка? Возможно, Дарок ее упустил, иначе не тратил бы столько усилий на поиск на севере и в больших городах.

— Но пишет регулярно? — уточнил с надеждой.

Надежда оправдалась.

— Перед каждым великим праздником. — Ромиар криво улыбнулся. — В одном из писем поздравляла нас и с Медовым днем, и с тем, что мы повторно обменялись ис’сиарами. А перед Луной мы клялись друг другу за полпериода до Медового дня.

Я с пониманием кивнул, принимая от шан’ниэрда очередную подсказку, но ничего не уточняя вслух. Так они смогут оправдываться перед Дароком сколько угодно, что не знают, где находится Асфи. Ведь они не могут знать об этом наверняка. Такую правду духи примут за чистую и подтвердят их слова клятвой без вреда для Ромиара и Елрех.

Погладив уголок желтого листа, я выстроил очередное предположение. Выходит, до Асфирель доходят громкие новости, но живет она в отдалении от священного кольца. Перед великими праздниками из деревни кто-то выбирается в город за большими покупками к столу, тогда она и отправляет письма. Если бы к кольцу выбирались чаще, то и она писала бы чаще.

Я взял в руки ее первое письмо и усмехнулся. Пояснил негромко:

— Она пишет руны, словно ребенок.

— И допускает много неточностей в завитках, — подсказала Елрех и потянулась за другим письмом. — Ты, безграмотный человек, как покинул Солнечную, быстрее научился письму. А с ней я устала бороться еще тогда, когда вы с Роми были Вольными. Она постоянно жаловалась, что некоторые наши руны похожи на символы ее родного языка, поэтому она невольно пишет их.

Зацепившись взглядом за первую строку, не смог оторваться от нее.

«Здравствуй, Елрех»

В голове возник образ темноволосой девушки, склонившейся над этим листком и выводящей эти первые слова.

«Здравствуй, Елрех»…

Думала ли она обо мне, когда писала письмо? Вспоминает до сих пор или давно позабыла?

Возможно, она вернулась к Волтуару и стала одной из многочисленных любовниц правителя. Их бы не смогли проверить наемники. Эти девушки в безопасности, этих девушек берегут, как бесценные сокровища.

Голова закружилась, руки ослабли, а грудь словно поросла железом и застыла, не имея возможности впустить в себя воздух. Зубы скрипнули, щеки разболелись, и я с трудом разжал челюсть. Отмахиваясь от образов, лишающих надежду, встряхнул письмо и заставил себя читать дальше. Но никак не отпускало понимание, что если Асфирель в самом деле вернулась к Волтуару, то я не посмею потревожить ее счастье снова.

Но тогда она бы писала Елрех не только по великим праздникам…

«Здравствуй, Елрех.

В некоторых местах у вас слишком дорогая бумага, а я испортила уже два листа. У меня дрожат руки, а в голове настоящий бардак. Не знаю, что тебе написать, но я точно не буду просить прощения. Мой уход от вас — подарок для всех. Не ищи меня. Надеюсь, ты не настолько глупая для такой затеи.

У меня все хорошо. Я учусь заново жить, и мне кажется, что у меня все получается. Иногда, конечно, грустно, но скучать не приходится. Все время занята исцелением зверей или расчленением мертвых. Изучаю по ним строение внутренностей. Это… занимательно. Знала бы ты, какая у меня сварливая наставница! Никогда не думала, что встречу кого-то скандальнее тебя! Но обойдусь без подробностей. В другое время пробую улучшить свойства лечебных настоев и мазей.

В остальном порядок. Дом, огородик, заусенцы, мозоли, обычные хлопоты… Это доставляет удовольствие»

Наткнувшись на несколько строк, залитые чернилами, позволил себе краткий отдых и потер глаза. В груди все объяла вьюга, и выла так, как никогда не выла в Ледяной пустоши. Глотнув воздуха, облизал губы и нетерпеливо отыскал начало прерванного текста.

«Я очень скучаю по тебе. По всем. Порой безумно хочу всех обнять, но одергиваю себя до того, как срываюсь собирать вещи. Я точно устала жить прошлым. И мне очень надоело думать о будущем. Знаешь»…

Вьюга закружила ледяными осколками, вонзила в сердце, но вопреки россказням Ани, боль не уняла. Пронзила ею, будто распарывала острыми гранями душу. Листок под большими пальцами помялся. Буквы плыли перед глазами, заслоненные полупрозрачной пеленой. Тишина в комнате смутила, и я стиснул зубы до скрежета. Захотелось отложить письмо недочитанным, но жадность… Такой жадности я никогда прежде не испытывал. Казалось, я убью любого, кто посмеет отнять у меня этот хрупкий клочок дешевой афитакской бумаги. Убью даже самого себя, если отложу его прямо сейчас. Буду убивать долго, медленно и самым мучительным способом, как убивал все это время, когда попрощался с одним прошлым, выбирая другое — ненужное, но к которому всегда упрямо и самонадеянно стремился.