Гейма рассердила эта болтовня. Он рывком повернулся на койке и, с гневом глядя на полковника, спросил:

– Для чего все это, для чего?

Перед его мысленным взором возникли ужасные картины гибели двух прилетевших в эти края американских шпионских самолетов с авиабазы Инджирлик. Казалось, Коул понял переживания Гейма, он перестал ходить по палате, поднял на «приятеля» удивленные глаза:

– Для того, чтобы иметь возможность нанести удар первыми, ты это знаешь не хуже меня, Стив.

Гейм закрыл глаза, и тотчас перед ним возник образ первого пилота, в ужасе перед наступавшей смертью вцепившегося в ручку управления.

– Чудовищно, – прошептал он.

Коул ухмыльнулся, передернул плечами.

– Наши генералы убеждены, что тот, кто первым нанесет удар в новой большой войне, почти наверняка выиграет эту самую войну, – заговорил он. – Но эффективность первого удара должны заранее обеспечить мы с тобой: наши ракеты и стратегические бомбардировщики смогут прорваться через советские линии заградительного огня лишь в том случае, если мы загодя разведаем для них систему советской обороны. Я думал, что это элементарные истины, Стив. Операция «Элинт»…

Гейм резко перебил:

– Она слишком дорого обходится нам, эта твоя «Элинт»!

– Возьми себя в руки, Стив, и не хандри, – примирительно заговорил Коул. – Ответственность – тяжелое дело, даю тебе в том слово джентльмена, и я беру на себя всю ответственность за то, что случилось. Меня успокаивает, что в штабах понимают: война есть война, потери в ней неизбежны.

– Война!..

– Ну да – война. А как же ты еще назовешь то, чем мы с тобой занимаемся все это время? Разве наша разведка, систематический облет советских границ не есть элемент войны? То обстоятельство, что мы занимаемся такими делами в мирное время, ничего в принципе не меняет… Не хандри.

– Мне жаль наших парней, – признался Гейм. Коул внимательно посмотрел на него.

– У турок в почете поговорка: «Змея, которая меня не жалила, пусть живет хоть тысячу лет».

Это была неприкрытая угроза: Гейм знал, что не русские, а Коул сам уничтожил самолет, первым появившийся в тот день над Советской Арменией. Но разве поверили бы ему, Гейму? Да и чем мог бы он доказать свое обвинение? Ничем.

Он обернулся к Коулу:

– Я в твои дела не вмешиваюсь.

– Вот и правильно, ты же не знаешь ни моих полномочий, ни инструкций, которые я выполняю. – В голосе полковника Гейм почувствовал облегчение. – А нам с тобой еще служить да служить! Подожди, я сейчас кое-что организую. – Он на минуту покинул палату и тотчас вернулся в сопровождении служителей госпиталя, несущих вслед за ним на большом железном подносе бутылки, кувшины, чашки.

Когда поднос был осторожно водружен на столик у койки, Гейм и Коул снова остались одни. Полковник проворчал:

– Сейчас я составлю мой любимый коктейль, и ты оближешь пальчики. – Не теряя времени, он принялся за дело.

– «Зверобой»?

– У тебя хорошая память, Стив… Вот выпей-ка. Ну, как, а? – Коул, не переводя духа, осушил большую чашку.

– Паршивые виноделы, – заговорил он. – У турок много отличного винограда, но виноградное вино – дрянь. По всей Турции уйма кондитерских, но пирожные нельзя в рот взять – гадость на сое и постном масле. Вздумаешь побриться, лучше не заходи в парикмахерскую – они захотят обязательно поставить тебя чуть ли не на голову. Брр… Без моего «Зверобоя» тут околеть можно. – Он пил еще и еще. – И не расстраивайся… Жив остался – благодари судьбу, а о других не думай – они издержки подготовки к войне… и там, в Пентагоне, это хорошо понимают… Ну, я сегодня же подамся в Сайгон, не залеживайся тут…

Через две недели военный врач осмотрел Гейма и сказал, что с госпиталем покончено. В тот же день летчику вручили приказ срочно прибыть в Анкару и явиться к начальнику американской военной миссии. Пришлось не мешкая отправиться на аэродром, карабкаться в кабину военно-транспортной машины, отлетавшей на Анкару. Гейм долго и безрезультатно ломал голову, пытаясь понять, зачем его вызывает военная миссия. Это разъяснилось лишь в турецкой столице, в военной миссии США.

Перед ним положили пространный документ и предложили ознакомиться с ним. Гейм принялся читать. Это было вдохновенное вранье полковника Коула, утверждавшего, будто советские военные власти отдали своим летчикам приказ сбить два американских безоружных самолета, занимавшихся аэрологическими исследованиями. Один из двух самолетов был сбит над территорией Турции, Советы не остановились в своей агрессии перед нарушением воздушного пространства миролюбивого соседнего государства. Коул, в подтверждение своих вымыслов, ссылался на случайно спасшегося капитана Гейма.

Принимавший Гейма офицер миссии сказал, что сначала они не хотели его тревожить, поскольку он находился на излечении в госпитале, а в Вашингтон вместе с рапортом полковника Коула были отосланы магнитофонная запись команд русских военных властей и фотоснимки, сделанные в момент гибели первого самолета, но, к сожалению, как об этом сообщили из Штатов, снимки абсолютно испорчены, по-видимому, полковник слишком нервничал при исполнении служебного долга и в результате лишил соответствующие инстанции важных улик, которые позволили бы обвинить Советы в агрессии. Ноты, конечно, уже посланы, ответственность за жертвы и убытки возложены на Советское правительство, однако возместить отсутствие улик в виде фотоснимков очень трудно, и только письменное показание капитана Гейма – непосредственной жертвы нападения русских – как-то поможет делу.

Гейм слушал гладко текущую речь офицера, откинувшись на спинку кресла, полузакрыв глаза.

Интересно – за кого они его принимают, за подлеца или идиота? А может быть, Коул обманул их, и они добросовестно заблуждаются? Он сидел и думал. Офицер с любопытством рассматривал его – пытался угадать, какие мысли владели капитаном в эти минуты.

– Вот перо и бумага. Если хотите, могу вызвать стенографистку. Вот диктофон, можете говорить на ленту, – вкрадчиво заговорил он.

– Вряд ли я могу быть полезен, – сухо сказал Гейм. – Дело в том, что в момент гибели первого самолета над советской территорией я, как вы, наверное, знаете, находился далеко от того района. Снимков своих полковник Коул мне не показывал. – Гейм говорил абсолютную правду. – Что касается самолета, на котором летели мы с полковником Коулом, то с ним обстояло совсем иначе, чем он, полковник, об этом пишет.

– Вы хотите сказать, что полковник Коул солгал нам? – осведомился офицер. В его голосе Гейм отчетлива расслышал предостережение, угрозу.

– Видимо, он ошибся, – сказал Гейм. – Во всяком случае я-то знаю, что самолет, которым управлял и я, летал над Советской Арменией. Рассчитывать, что поверят мне, а не показаниям приборов, наивно.

– Мы не просили вас беспокоиться об этом, – язвительно заметил офицер. Он явно хотел бы припереть летчика к стене, упрекнуть в отсутствии патриотизма, и Гейм отчетливо понимал это стремление собеседника.