– Я не хочу убеждать тебя в том, что я – другая. Когда ты уедешь?

– И ты говоришь об этом так спокойно?

– Я знаю, что ты уедешь.

– У меня здесь дела, – хмуро сказал он.

– Ты не можешь пока вернуться в Петербург?

– У меня огромные долги, – сказал Серж крайне неохотно. – Вот если бы ты была богатой невестой…

– Здесь таких нет.

– Увы! Мне надо какое-то время отсидеться в деревне. Но я уже не жалею об этом. – Серж привлек ее к себе и в третий раз сказал: – Ты – необыкновенная женщина!

…Шурочка вернулась домой под утро, они с Сержем все никак не могли расстаться. Ах, если бы она была богатая невеста, если бы у него не было каких-то там обязательств, о которых он говорит так неохотно, и тайн… Тайн? Как все это странно! Могли бы они быть счастливы, если бы поженились? Если бы к этому не было никаких препятствий?

– Не могли бы, – сказала она вслух.

И не смогла бы этого объяснить. Она просто это чувствовала. Но почему тогда цыганка сказала Сержу, что женщина, с которой он встретится в лесу, его погубит? Покуда все наоборот: это он губит ее. Быть может, речь шла совсем о другой женщине? Скорее всего, что так оно и есть. И вообще: не стоит верить в предсказания. Вон, сестры, каждую зиму, в Святки, подолгу сидят перед зеркалом, в темной бане, а после говорят, что видели его. Суженого-ряженого. И что? По сию пору ни одна из них не замужем. А в нынешние Святки жених привиделся и Софи, и даже скромнице Жюли. Как сестра кричала: «Он, он, вот он! Я его вижу!» Даже в обморок упала. Смешно, право слово! Надо выбросить все это из головы.

«Ну вот, у меня есть любовник, – подумала Шурочка, засыпая. – Любовник. Как в романах. Нет, там все о женихах, о свадьбе. А у меня – любовник! Ну, так значит это моя судьба!»

Сон ее был коротким. А, едва открыв глаза, она подумала:

– Ехать!

И тут же вскочила с постели. Ехать, пока ее не хватились! Пока не посадили под замок! Пока утренние скачки на Воронке не под запретом! Ехать! Он ждет!

И хотя они расстались несколько часов назад, Шурочка уже хотела видеть его снова. Только бы ее не остановили! Но сегодня ей везло. Утро опять было чудесное, лошадь на конюшне, в стойле, а у конюха она любимица. Шурочка вскочила в седло и выехала за ворота.

Короткая бешеная скачка по полю, и вот он, сосновый бор! Там, на опушке, проходят их страстные свидания! А теперь еще и ночью, в беседке. Она ехала, прислушиваясь. Вот-вот раздастся ржание его белого жеребца. Но в лесу было тихо. Выехав на опушку, она поняла: Сержа здесь нет. И подумала: «Он, должно быть, еще спит. Вернулся домой под утро, устал. Сереженька, где ты?» Она решила подождать. Привязала лошадь к сосне и стала прогуливаться по тропинке, вглядываясь в сплетение тугих ветвей и прислушиваясь. Так она ждала долго. Потом поняла, что Серж не приедет. Либо он спит, либо решил ее бросить. И так быстро. Его слова – это ничто. Никогда и никому он еще не говорил ни слова правды. Имеется в виду, женщинам. Он не придет. Дальше ждать не стоит.

Она отвязала лошадь и вскочила в седло. Ее счастье оказалось таким коротким. Но она сама так решила. Никаких обязательств. Никаких просьб. Но может быть, у него дела? Серж говорил о какой-то тайне. Что-то держит его здесь. Какой-то человек. И еще у него огромные долги. Она вздрогнула. А вдруг очередная дуэль? Она сейчас здесь, а он где-нибудь в степи, верстах в пяти отсюда, и именно сейчас, в эту минуту, поднимает заряженный пистолет. И в него тоже целятся.

Она напряглась, словно сейчас раздастся выстрел. Но было тихо. Должно быть, он просто спал. И уже забыл про нее. Так ей и надо!

Шурочка грустила, подъезжая к дому. Сказки кончились, помнить о них надо, изредка перечитывать, но дальше жить уже без них. Потому что детство кончилось. Теперь ее ждет кара, ведь на ней лежит тяжкий грех. Незамужняя девица не должна вступать в преступные отношения с мужчиной. А вот и кара! Ее встречает с прогулки отец! Собственной персоной! И какое у него лицо!

– Лошадь на конюшню! – велел Василий Игнатьевич. – И больше для Сашки не седлать! Ни Воронка, ни какой другой! Довольно!

– Слушаюсь, барин, – опустил глаза конюх.

Ну, вот и все. В романах все это дольше и подробнее. Она усмехнулась. А у нее один только день, точнее, одна только ночь счастья. Да и этого довольно для такой-то дурочки.

Они, конечно, могут ей запретить. Могут оставить без обеда и вообще посадить на хлеб и воду. Могут запереть, сослать. Хотя, куда уж дальше? Но чувствовать не запретят. Любить не запретят. И вспоминать.

«Жизнь кончена», – думала она, усаживаясь за пяльцы. Евдокия Павловна велела занять ее работой. «Жизнь кончена. В ней больше не будет ничего хорошего. Никогда… Слава богу, что хоть было!»

О том, что граф Ланин собирался нанести визит, она совсем забыла. Сидела за работой, опустив голову. На глаза навертывались слезы, но она же поклялась не плакать. Надо держаться. Она покорно колола пальцы иголкой и старалась, чтобы узор вышел красивым. Раз ей только это и осталось.

– Что это ты, как будто больна? – подозрительно спросила Евдокия Павловна. – Уж очень ты покорна и тиха. Это на тебя не похоже.

– Я плохо спала, маменька, – тихо ответила она.

– Работать надо, – назидательно сказала Евдокия Павловна. – Тогда будешь спать как убитая. Без дела чтобы не ходила, слышишь?

Она едва дотерпела до обеда. За столом Василий Игнатьевич неряшливо поедал ботвинью, проповедуя умеренность в еде и полезность здоровой деревенской пищи. Конечно, ботвинья была гораздо экономнее, чем, скажем, бараний бок с кашей, но Василий Игнатьевич всегда ссылался на пользу, а не на бедность. Сестры уткнулись в свои тарелки. Надо делать вид, что хозяйство в порядке, деньги у Иванцовых есть, но они не чванятся, живут по-простому и едят на обед ботвинью. Потому что это полезно для здоровья, равно как парное молоко и деревенский воздух.

– Кстати, маменька, а правда, что граф Ланин никогда не делает визитов? – спросила вдруг Долли. – Даже губернатору?

– Ах да, – вдруг вспомнила Шурочка. – Граф…

– Сашка единственная не знает, что его сиятельство граф позавчера приехал в свое имение, – насмешливо сказала Софи. – И вся округа говорит теперь только об этом, а вовсе не о Серже Соболинском.

– Какое же необыкновенное лето, сестрицы! – по-детски захлопала в ладоши Долли. – Сначала в наши края приехал мсье Лежечев, потом мсье Соболинский, а теперь и сам граф! Неужели же мы его так и не увидим?

– Граф – человек государственный, – назидательно сказал Василий Игнатьевич. – Правда, с его капиталами вовсе не обязательно так часто бывать при дворе. Знатные вельможи только числятся в придворной службе, но не слишком-то себя ею утруждают. Имея влиятельных родственников, можно просто оплачивать свое продвижение по службе, вовремя получая следующий чин, а жить за границей. Говорят, у него роскошный дом в Париже, – с завистью сказал Иванцов. – Эх, бывал я там, на Елисейских Полях! В двенадцатом году…