Тот разговор с моим начальником, человеком, уважаемым каждым летчиком-истребителем, продолжился теперь, и я говорил с ним, как могут говорить доверяющие друг другу люди.

– То, что рейхсмаршал требует от летчиков-истребителей, бесчеловечно! – начал я. – Он не понимает, что непрерывные боевые вылеты могут истощить физические и нервные ресурсы человека. А если понимает, то это его не волнует.

Генерал знал это, но, в силу своего твердого характера, не мог признать.

– Вам знакома обстановка в рейхе, – сказал он. – Сентиментальные соображения соответствуют ей теперь меньше, чем когда-либо.

– Вы можете называть их сентиментальными, господин генерал-майор, но скоро у вас не останется истребительной авиации, если верховное командование люфтваффе будет игнорировать тот факт, что мы люди, а не машины.

– Кого вы имеете в виду, когда говорите все это? – ответил он горько. – Вы действительно полагаете, я не знаю того, что можно и чего нельзя требовать от вас? Воздушная битва против Англии, которую мы проиграли самым унизительным образом, повлекла за собой слишком большие жертвы. Вы знаете так же хорошо, как и я, что мы потеряли много очень опытных парней, которые погибли или закончили свой путь в лагерях для военнопленных. Однако вы, пилоты, достаточно долго относились ко многим вещам слишком легко. Вы были испорчены как войной на Востоке, так и легкими победами в ходе головокружительного наступления Роммеля на Александрию. Теперь вы со страхом обнаружили, что славы, которая легко дается, больше нет, и все, что осталось, – это ежедневные воздушные бои с непреклонной готовностью вести их из последних сил.

– Вы должны простить меня, господин генерал-майор, но я предлагаю немного упростить вопрос. «Бои из последних сил» – это не то, что вы можете ожидать ежедневно. Я уверен, что вы не нуждаетесь в немецких камикадзе. В конце концов, главная ценность летчика-истребителя в его умении выжить, несмотря ни на что, и в возможности сбивать противника завтра, так же как и сегодня. Вы говорите, что мы легко добивались славы. Я думаю, что Верховное командование соответственно всегда делало так, чтобы нам хватало трудностей. Наши части заплатили большими потерями за дни больших успехов, так же как и за Битву за Англию. Когда дела шли хорошо, наши победы смаковались и мы превращались в суперменов и национальных героев, пожинавших почести, какие только были. Это абсолютно удовлетворяло Верховное командование, поскольку любой из нас, в силу своего возраста, должен был жаждать успеха. Теперь же, когда наши победы и успехи стали редкими, командование ругает нас за то, что мы добивались всего слишком легко. Когда погибли Марселль[61] и Мюнхенберг, еще ни один «лайтнинг» и ни одна «Летающая крепость» не появились над Северной Африкой, и легкие победы, о которых вы говорите, можно было одерживать. Однако и эти двое, лучшие пилоты среди тех, которых мы имели, погибли. Проблема достигла существующих размеров не потому, что мы стали ненастойчивыми или трусливыми, а потому, что люди не могут сражаться без остановок, подобно роботам, которых можно выбросить, когда их пружину нельзя больше заводить. Именно поэтому мы ничего не способны сделать дальше. Вы, конечно, не думаете, господин генерал-майор, что мы можем бить парней из Техаса, таких свежих и отдохнувших, на наших добрых старых «сто девятых» просто потому, что мы потомки воинственных людей с воинственной историей, смелые, бесстрашные и агрессивные? Конечно, мы на милю впереди них с точки зрения опыта, но наши ветераны теперь – скорее изношенные, обветшалые машины, для обслуживания или восстановления которых ни у кого нет времени. Большинство из них были в так называемом «действии» в течение трех с половиной лет, на протяжении которых совершали по одному, а иногда по нескольку боевых вылетов в день. Они делали это потому, что не было альтернативы. Любой, имеющий чувство собственного достоинства, не будет стоять в стороне, в то время как его товарищи делают грязную работу. Вы сказали бы, господин генерал-майор, что командир эскадры, который продолжает вести свою часть, потеряв в воздушном бою глаз, делает это из тщеславия или потому, что считает себя не подходящим для штабной работы? Или что это вы заставляете командира с раздробленной рукой воевать, привязав ее к рычагу сектора газа? Он всегда мог сказать «у меня нет больше сил», и никто не подумал бы о нем ничего плохого.

Меня вдруг внезапно осенило, что я могу так говорить с генералом только потому, что мы ровесники, еще потому, что он должен чувствовать то же самое, что и я. Он добился первых успехов в ходе Битвы за Англию и развил тактику воздушного боя вместе со своим предшественником[62]. В течение долгого времени он молчал, потягивая свою черную сигару и, очевидно, размышляя над моей речью.

Затем он спокойно, словно обсуждал погоду, ответил:

– Все, что вы говорите, верно и в то же время неверно. Вы критикуете высшее командование и рейхсмаршала, но так же, как и я, знаете, что есть упущения, которые никогда не могут быть исправлены. Вы описываете верхние и средние эшелоны командования как далекие от реальности и утверждаете, что они не понимают «вашу» или, скорее, «нашу» войну. Но где им взять опыт современной воздушной войны, если командиры истребительной авиации отказываются служить в штабах и Генеральном штабе? В высшей степени спорно, что они могут хорошо служить своей стране, когда каждый лишь наполовину пригоден для действительной службы. Подразделение, которое управляется с отчаянным фанатизмом, но со слабыми силами и плохими нервами, – это плохо управляемое подразделение, Штейнхоф. Посмотрите, с чем я сам сталкиваюсь: добиваюсь немедленного увеличения истребительной авиации и имею основания полагать, что мои предложения будут приняты, и в то же самое время я отлично знаю, что старших командиров с должной квалификацией можно пересчитать по пальцам одной руки. Сегодня многие группы и эскадры возглавляют люди, которые фактически не более чем компетентные командиры эскадрилий. Вы сами знаете, что есть те, кто ищет и ведет бой, и те, кто просто действует…

– Но тогда, господин генерал-майор, это невозможно, – перебил я взволнованно. – Как мы можем создать большее число эскадр и групп и освободить для штабной работы опытных командиров, если их и так не хватает?

– Я сейчас только сказал, что дело, которое не было завершено, уже никогда не может быть сделано хорошо, по крайней мере в роде войск, который, словно пожарная команда, должен быть постоянно начеку, поскольку всегда найдется пожар, который необходимо тушить. Не спрашивайте меня, как достичь невозможного. Наши резервы еще не исчерпаны; мы можем переучить пилотов бомбардировщиков и использовать их большой опыт, есть и много других вещей, которые можем испробовать. Но, несмотря на все препятствия, мы должны получать реальный результат. До сих пор мы терпели неудачи в атаках «Летающих крепостей», самого эффективного оружия противника. Рейхсмаршал разгневан из-за этого, и это справедливо. Вы все должны сконцентрироваться на одной, и только одной цели – сбивать бомбардировщики. Забудьте об истребителях. Единственная вещь, которая имеет значение, – это уничтожение бомбардировщиков и десяти членов экипажа внутри каждого из них.