– Рейчел, – бубнил Грант, – Рейчел! Боюсь, я плохо тебя понимаю.

Рейчел в этот момент уже обливалась потом и тряслась так, что микрофон прыгал в ее руке. Наконец она выговорила:

– Я сказала, что мы все больны. Все-все, понимаешь? Мы больны. – Слова лились из нее, как кровь из колотой раны. – Мы больны, мы пропали. Мы притворяемся, что это не так, но мы все погибнем. Мы просто погибнем к распродолбанной матери.

Солнце еще не успело зайти, когда вся телестудия увидела эти кадры. Рейчел повторяет ошеломленному Гранту: «Мы все больны», ее руки и плечи трясутся, со лба струится пот.

На совещании в верхах, посвященном разбору катастрофы, руководство признало правильным, что Рейчел отключили от эфира за четыре секунды до слов «к распродолбанной матери», но пожалело, что это не сделали десятью секундами раньше. Когда стало ясно, что Рейчел сбрендила – то есть после того, как она впервые произнесла «Мы все больны», – надо было давать рекламную паузу.

Об увольнении Рейчел сообщили по мобильному, когда она шла по летному полю аэропорта Туссен-Лувертюр, чтобы сесть в самолет и лететь домой.

Вернувшись в Бостон, она в первый же вечер посетила бар в Маршфилде, в нескольких кварталах от их дома. Себастьян работал в ночную смену и дал понять, что пока не готов встречаться с ней. Он поживет на судне и «обдумает все, что она сделала с ними обоими».

Трудно было его винить. Сама Рейчел осознала, что поставила крест на своей карьере, лишь несколько недель спустя, а в тот вечер, выпив водки и посмотрев на себя в зеркало, поразилась своему испуганному виду. Страха не было, только ступор. Она тупо глядела поверх бутылок виски в правый угол бара за кассовым аппаратом и видела там женщину, немного похожую на ее мать и немного – на саму Рейчел, женщину, которая была до смерти чем-то устрашена.

Бармен явно не видел телепередачи, во время которой она сорвалась, и говорил с ней так, как уставшие от жизни бармены во всем мире говорят с посетителями, на которых им наплевать. Народу в баре было мало, шутить и расточать улыбки ради копеечных чаевых не имело смысла, и он не делал ни того ни другого. Он читал газету в дальнем конце бара и посылал кому-то сообщения по мобильному. Рейчел проверила свой телефон, но все знакомые затаились в ожидании решения сильных мира сего – наказать ее как следует или отпустить восвояси. Правда, одно сообщение все же пришло, и, еще не нажав кнопку, Рейчел догадалась, от кого оно. Увидев имя Брайана Делакруа, она улыбнулась.

«Кто же ты такой, Брайан Делакруа? – думала она. – Кто ты, странный человек, который почти всегда появляется как нельзя кстати? Знаешь, мне хотелось бы как-нибудь…

Чего именно?

Мне хотелось бы, чтобы ты получил возможность объяснить ту странную встречу около Атенеума. Ведь в тот момент ты был совсем не похож на человека, приславшего это сообщение».

Бармен налил Рейчел еще водки, она решила вернуться домой и, может быть, послать Брайану Делакруа электронное письмо и высказать в нем кое-какие мысли, только что пришедшие в голову. Она сказала бармену, что рассчитывается, и протянула ему кредитку. Но в этот момент ее охватило необыкновенно сильное ощущение дежавю. Нет, не ложное воспоминание: Рейчел была уверена, что это с ней действительно происходило. Она встретилась взглядом с барменом в зеркале и увидела в его глазах недоумение: отчего посетительница так пристально смотрит на него?

«Мы незнакомы, – подумала она. – Но мне знаком этот момент. Это уже было со мной».

И тут она поняла, что не с ней. С ее матерью. Ремейк сцены с участием ее матери, запечатленной на фотографии тридцать один год назад, примерно в таком же баре и при схожем освещении. Она задумчиво смотрела на бутылки, как и Элизабет. Бармен, как и на фотографии, повернулся к кассе и стоял к ней спиной. В зеркале отражались его глаза, в зеркале их взгляды встретились.

«Ищи себя в его глазах», – сказала мать.

«Рейчел в зеркале», – сказал Джереми.

Бармен протянул чек. Рейчел подписала его, добавив чаевые.

Не допив водку, она оставила стакан на стойке и поспешила домой. В спальне она открыла коробку с фотографиями. Снимки, сделанные в баре Ист-Балтимора, лежали сверху, там, где они с Джереми оставили их два года назад. Рейчел проследила за взглядом матери, направленным поверх бутылок виски, в зеркало, – в нем Элизабет увидела то, что придало ее лицу выражение эротической сосредоточенности.

В зеркале виднелось лицо бармена, и он смотрел на Элизабет. Глаза его были бледно-зелеными, почти серыми.

Пройдя с фотографией в ванную, Рейчел приставила снимок сбоку к своей голове и посмотрела в зеркало. Глаза бармена были такими же, как у нее, – тот же цвет, та же форма.

– Вот блин! – произнесла она. – Привет, папочка!

Рейчел подозревала, что бара давно не существует, но когда она набрала в поисковике «Бар „Мило“, Ист-Балтимор», на экран тут же выскочило множество снимков. Заведение изменилось: в кирпичной стене прорубили три больших окна на улицу, освещение стало мягче, вместо кассового аппарата появился компьютер, табуреты были снабжены спинками и вычурными подлокотниками, вместо вымпела «Балтимор колтс» висел вымпел «Балтимор рэйвенс». Однако на стене висело то же зеркало, и бутылки стояли точно так же, как раньше.

Рейчел позвонила в бар и попросила позвать владельца.

– Ронни слушает, – произнес мужской голос.

Она представилась как репортер Шестого канала, не уточняя, какого именно, и не стала сочинять предлог для будущего интервью. Обычно слово «репортер» либо сразу же распахивало все двери, либо намертво закрывало их. В обоих случаях это избавляло от лишних объяснений и траты времени.

– Ронни, я пытаюсь найти бармена, который работал в «Мило» в семьдесят шестом году. Если списки работавших в баре сохранились, может быть, вы поможете мне?

– Бармен в семьдесят шестом? Наверное, Ли, но надо уточнить у моего отца.

– Ли? – переспросила она, но Ронни уже отошел от телефона.

Несколько минут не было слышно ничего, только вдали, как ей казалось, звучали голоса. Затем послышались приближающиеся шаги, и кто-то взял телефон со стойки.

– Мило у телефона, – прозвучал скрипучий голос, после чего послышался свист воздуха, выдыхаемого через нос.

– Тот самый Мило?

– Да-да. А что вам угодно?

– Я разыскиваю человека, который работал у вас барменом лет тридцать пять назад. Ваш сын сказал, что это был Ли.

– Да, он тогда работал здесь.