Одного апельсина

Звук оборвался, словно кто-то наступил на плейер ногой

Еще секунду ты цеплялась за жизнь

Как осенний лист на холодном ветру

Цепляется за ветку.

Ты лежала у меня на руках

Твои губы, припухшие губы девочки-подростка

Были все изодраны

Я не ожидал от тебя такой силы

А может, бабушка просто плохо учила меня штопать

Или я был нерадивым учеником.

Пока внизу в актовом зале громыхала школьная дискотека

Я хотел целоваться с тобой в пустых коридорах

Я хотел пройти с тобой по темным лестницам школы

Где в каждом следующем классе – только новые боль и унижения

А выпускной аттестат выдают плевком в лицо

Криком «вали отсюда»

Я был единственным учеником в этой школе

До сих пор удивляюсь, зачем для меня построили такое большое здание

Папа, мама, дед и две бабушки, пережившие войну

И так толком и не научившие меня штопать.

Я взял тебя на руки и отнес в подвал

Ты была совсем легкой, поверь,

Ты зря волновалась про лишний вес

Положил на стол, где несколько часов назад

Раздевал тебя, и выключил свет.

Стоя на лестнице, я оглянулся:

Белый треугольник внизу живота

Светился во мраке подвала

Разрезанный надвое тонкой ниткой волос.

Словно бритвой

Изменить жене очень просто. Особенно если ты человек свободной профессии. Ты можешь задержаться на работе, ты не обязан сидеть в офисе весь день, ты, в конце концов, можешь даже работать по выходным: срочно сдается номер или надо взять эксклюзивное интервью. Главное – найти место, потому что найти женщину совсем несложно. Женщины свободных профессий легко относятся к дружескому сексу. Лучше, впрочем, не спать с коллегами – помимо журналисток всегда есть девушки-дизайнерши, верстальщицы, фотографы.

Три года назад я встречался даже с девочкой-курьером, шестнадцати лет. Она была любопытна, как маленький бельчонок, и каждый раз я придумывал новое место и позу, в которой она должна была мне отдаться, одновременно преподавая ей основы психогеографии города, и сексуальной акробатики. Мы открыли этот сезон в кабинке редакционного туалета, куда я затащил ее после бутылки вина, которой мы отметили ее первую зарплату. Потом были чердак, лестница сталинской высотки, подвал, где у моей курьерши внезапно закружилась голова и пришлось вытаскивать ее на свежий воздух, спотыкаясь о трубы и разорвав куртку. Потом – незапертая на ночь кабина самосвала, строящийся дом и – блистательным венцом нашего романа – номер в гостинице «Россия». Там впервые я увидел ее полностью обнаженной: у нее был проколот пупок и вытатуирована розочка на левой ягодице. Девочка носила ботинки на толстой подошве и надевала юбки только на свидания со мной – потому что было слишком неудобно снимать штаны со множеством карманов – ее униформу во все другие дни. В тот вечер в гостинице мы полностью удовлетворили взаимное любопытство и расстались, сохранив, я думаю, самые лучшие воспоминания.

Я хорошо знал все те места, где проводил время с моей курьершей. Наметанным взглядом я умел сразу определять, какой подъезд лучше подходит для очередного краткого свидания. Предпочитаю те, где лифт и лестница разделены и на площадке верхнего этажа можешь чувствовать себя в безопасности. С возрастом, однако, я начал отдавать предпочтение девушкам, у которых была своя квартира. По счастью, таких становилось все больше, даже студентки стараются снимать жилье, а не тесниться с предками – что уж говорить о Ксении, которая как-никак моя начальница, и даже память о кольце ее губ, охватывающих мой член, никак не отменяет этого факта. Но даже если забыть об этом, было бы в самом деле неудобно, если бы взрослый, солидный мужчина увлекал юную спутницу в подвал, как прыщавый подросток. Оставались еще гостиницы, но они дорожали с каждым годом, а заплатить пятую часть своей месячной зарплаты за два часа объятий у меня не поднималась рука. Я же все-таки семейный человек, отец двух детей, муж своей жены.

Изменять жене очень просто. Особенно если жена – тоже человек свободной профессии, свободных взглядов на жизнь, если у вас – свободный брак, а она готова закрывать глаза на твои измены. Она садится на тебя верхом, закрывает глаза и начинает мерно раскачиваться, пока вдруг не взорвется протяжным вздохом и не рухнет, придавив тебя тяжелой грудью и разметав рыжие, начинающие седеть волосы. Осторожно придерживая ее за ягодицы, сделаешь еще две-три фрикции и тоже разрядишься. Вот и все, финита, можно открывать глаза. В нашем сексуальном дуэте Оксана отводит мне пассивную роль, да и то – не слишком часто. Давно уже мне не удается уговорить ее как-то разнообразить наши игры, так что времена, когда юная студентка РГГУ показывала мне на ковре в родительской гостиной основы сексуальной акробатики, давно канули в Лету. Она любит позу сверху, и я не знаю, чего здесь больше – тонкостей физиологии или желания доминировать. Миссионерская позиция оказалась в нашей семейной жизни экзотикой. Наверное, последний раз мы испробовали ее в тот день, когда Оксана запретила мне ехать в Чечню.

Изменять жене очень просто. Особенно если знаешь, почему ты это делаешь. Если однажды утром ты просыпаешься с чувством, что твоя жизнь проходит впустую, зажатая между рутиной работы и рутиной семьи. Я люблю свою работу и люблю свою семью, но мне обидно быть обычным корреспондентом, который иногда берет интервью для онлайн-газеты второго эшелона. В профессиональном смысле я – успешный неудачник. Успешный – потому что все-таки получаю деньги, которые не стыдно принести домой. Неудачник – потому что даже я сам не узнаю своих статей через год. Все было бы иначе, если бы у меня хватило таланта стать таким колумнистом, как Панюшкин, – и мои колонки цитировали бы друг другу при встрече знакомые. Или если бы я смог тогда поехать в Чечню.

Я не жалею о своем выборе. Я выбрал семью, а не работу, но и в семье я чувствую себя все тем же успешным неудачником. Мои дети любят меня, моя жена поддерживает в трудную минуту. В конце концов, мы тащим этот воз вместе – мои интервью в «Вечере.ру» и Оксанины статьи в Harper's Bazaar или Elle в сумме дают наш завтрак, обед и ужин, то, ради чего и трудятся пять миллиардов из шести населяющих Землю. Я – очень успешный неудачник, я люблю свою жену и своих детей. Но мне тесно в нашей жизни, точно так же, как нам вчетвером тесно в двушке, оставшейся от Оксаниных родителей.

Сексуальная акробатика с малознакомыми женщинами – это единственная война, куда я смог отправиться. Подвалы, где хлюпает под ногами вода, лестницы, где хрустит под подошвой бутылочное стекло, заброшенные здания, предназначенные на снос, хриплый вскрик, ладонь, зажимающая рот, – это для меня как Гудермес, Моздок и Грозный, где я так и не побывал. Я не состоялся как журналист, но хотя бы как мужчина я не чувствую себя лузером. Я помню их всех, от девочки-курьерши с проколотым пупком и розочкой на левой ягодице – и до сорокапятилетней американской журналистки, с которой летом 1996 года мы в роскошном люксе «Рэдиссон-Славянской» отмечали победу Ельцина водкой и оральным сексом. Всех – от однокурсницы Наташи, соблазнившей меня через полгода после свадьбы, и до Ксении, чей режущий ухо крик я впервые услышал только на прошлой неделе. Эти воспоминания – мои никому невидимые трофеи; фотографии, привезенные из тех краев, где я мог не чувствовать себя неудачником.