В процессе ухудшения поставок Бо несколько раз проявлял озабоченность по данному поводу и беспокоил родственников звонками: чего, мол, там у вас? Совсем, что ли, от рук оборзели?

— Так это ж временные трудности… — Вот так отвечали родственники. — Неблагоприятный период. Он скоро кончится, и тогда все пойдет по-прежнему…

И в самом деле — период вскоре закончился. Но по-прежнему ничего не пошло: в начале апреля кухня “Славянки” осталась совсем без калмыцких деликатесов.

Мы, разумеется, приняли меры, напряглись, извернулись, по мере сил поменяли основные ингредиенты привычных блюд на вполне приемлемые аналоги местного и околоместного производства. Но публика стала задавать вопросы: она у нас балованная, ее на мякине не проведешь!

— Ну и что там у вас стряслось? — слегка осерчав, насел Бо на сородичей. — Мне что — приехать разобраться?

— Приезжать не надо — мы тут сами, — уныло ответили сородичи. — Это нукеры хана балуют. Все государственные заведения разорили под корень, хапнули, что можно было, теперь за частников принялись. Чабанскую точку в Улан-Холе и фермерское хозяйство в Яшалте заставили лучшим друзьям хана продать — чеченам. Рыболовецкую артель в Цагане прикрыли, участок забрал себе концерн “Каспий” — личная фирма хана. Наверно, скоро побегут — потому так вот хапают. Раньше просто доили, сейчас решили, видимо, всех — к ногтю.

— Ничего, я приеду разберусь, — пообещал Бо. — Схожу на прием, поговорим…

— Да ты там совсем от жизни отстал, дорогой ты наш большой человек! — горько возопили сородичи. — Во-первых, ты хана в Элисте не поймаешь — он как неуловимый Джо, постоянно в зарубежах обитает. Во-вторых, тебя к нему на пушечный выстрел не подпустят, потому как ты в черном списке. Хан страшно злопамятный, он хорошо помнит всех, кто хоть раз ему в чем-то отказал. Кроме того, как говорится, — что с возу упало, то пропало. Даже если чего-то с аудиенцией и выгорит, толку от этого не будет. Не станет хан у своих верных нукеров обратно из горла кусок рвать. Так что вы там как-нибудь сами выкручивайтесь с мясом и осетриной. А вмешиваться не стоит — только хуже будет…

— Вот ведь непруха, — огорчился Бо. — Так все хорошо было! А теперь сиди и думай, как это дело урегулировать. Ты как думаешь: мы обойдемся или как?

И знаете — наверняка обошлись бы. Осетрину возили бы из Астрахани — у нас там позиции есть. По всей видимости, можно было бы договориться брать подороже барашков без характерного привкуса и “мраморное” мясо в той же Калмыкии, у тех же чеченов, постепенно прибирающих к рукам степной край. Какая нам, в принципе, разница, Босха Бадминович за этими барашками ходил или Ахмед Абдуллаевич?

— Нет, не обойдемся! — сурово и мужественно вякнул я, идя на поводу у эмоций и не желая глубоко вникать в ситуацию. — Этого вашего зарвавшегося шахматиста пора привести в чувство.

— Ну ни фуя себе! — Бо искренне удивился — и эта искренность показалась мне какой-то совсем не характерной для моего бесстрашного боевого брата. — И кто же этим займется?!

— Не волнуйся, найдутся такие силы, — заверил я, загадочно глядя в окно — голос мой был тверд, как у Левитана, объявляющего о несвоевременном переходе баварских пацанов через Буг. — Придется все-таки товарищу хану поступиться своими принципами. И забрать у своих нукеров тот самый пресловутый кусок.

— Погоди, погоди, — не на шутку озаботился Бо. — Ну-ка, скажи мне, куда ты собираешься обращаться? Ты хоть представляешь, какой это уровень?

— Это мои проблемы. — По понятным причинам я не счел нужным сообщать Бо о существовании такого милого заведения, как Профсоюз. — Но можешь быть уверен: этого парня сурово поправят. Это я тебе обещаю. А ты пока отдыхай — я вскоре тебя проинформирую о положении дел…

Да, дорогие мои, — вы, видимо, уже и сами поняли, что я дурака свалял. От сытой житухи и достаточно длительного пребывания в статусе “большого человека” мозги ожирели. Утратил осторожность, растерял осмотрительность, пренебрег вбитым в башку правилом: сначала добудь всю возможную информацию по объекту приложения усилий, досконально “выведи” его, “разработай”, а уже потом, тщательно все взвесив и просчитав, принимай окончательное решение. Да что там говорить попусту: скурвился ваш покорный слуга, нет другого определения!

“Совсем от рук офуел, урод волосатый” — вот так констатирует Бо в аналогичных случаях (у него на теле практически ничего не растет — национальная особенность, а у меня, напротив, лохматенькая такая грудинка и мохнатый пресс. Завидует, лишенец!).

— Что такое — Калмыкия? Кто такой — хан? — более чем легкомысленно рассуждал я, руководствуясь скупыми рассказами Бо да собственными поверхностными знаниями в данном вопросе. — Один район большого города, не более того — как уже говорилось выше. А хан — в лучшем случае — предводитель районной ОПГ<ОПГ — организованная преступная группировка. >. Щас звякну профсоюзным товарищам, они ужо поправят зарвавшегося младого повесу. Пусть впредь с оглядкой озорничает…

— Ну и куда тебя понесло, красивый ты наш? — неожиданно высказал озабоченность Профсоюз. — Он тебя “заказал”? Украл твоего родственника? Отнял бизнес?

— Да нет, все не так страшно, — успокоил я свою”крышу” и вкратце объяснил ситуацию. — Надо просто поправить мальчика. Пусть вернет, что неправильно взял, — и все дела…

— Не лезь туда, — посоветовал Профсоюз. — Не ищи на задний бампер приключений. Он тебя не трогает, и ты его не трогай. Это совсем другой уровень. Это — “крыша”самого высокого государственного разряда. Это — целая армия. Не лезь — а то по стенке размажут, и мы помочь не сумеем…

Слегка опечалившись, я с некоторым опозданием принялся за сбор информации по объекту приложения усилий. Опросил знакомых в соответствующих органах, поковырялся на некоторых “левых” сайтах Интернета, копнул подшивки “желтой прессы”…

Ну да, правильно подсказывали профсоюзные ребята: совсем другой уровень. Одноразовое притеснение сородичей Бо — жалкая капля в море дивидендов от пресловутой офшорной зоны, стратегических проделок под высоким покровительством, нефтяных проектов и тому подобных замыслов вселенского масштаба. Что там чабанская точка да хозяйство! Уж если молодой хан открытым текстом посылает все подряд комиссии счетной палаты, а москвичи третий год прощают ему недоимку в несколько сот миллионов баксов, то нам остается просто утереться!

Вот с таким безрадостным отчетом я заявился к Бо. Чувствовал себя, мало сказать, сконфуженным. Давненько, давненько мне в роли пустозвона выступать не приходилось! Система, в которой я большую часть своей сознательной жизни функционировал, не любит пустых фраз и предполагает, как нечто само собой разумеющееся, строгую ответственность за каждое твое заявление. Обещал — выполни.

В данном случае спасало то обстоятельство, что пустое обещание состоялось в отношении Бо. Бо — старший брат, с ним можно не напрягаться. В худшем случае обзовет всяко-разно и выпишет подзатыльник.

— Был не прав, погорячился — так я предварил свое выступление, пряча покаяние под напускной небрежностью. — Тут вот такая петрушка получается…