Не в силах выносить дальнейшие насмешки, она обернула вокруг руки браслет и застегнула серьги, радуясь, что у нее проколоты уши, почувствовав в них тяжесть и покачивание драгоценных камней.

— Надень и ожерелье, — скомандовал Николас.

— Может, это уже слишком?

— Не в этот раз. В конце концов, это твой большой выход, а не твои похороны. — Он произнес это с таким выражением, что у нее не осталось сомнений, с какой радостью он бы предпочел, чтобы все было наоборот.

Дрожащими пальцами она застегнула на шее ожерелье, слегка вздрогнув от прикосновения холодной платины. Потом повернулась и посмотрела на него, даже не представляя, какую картину она представляет собой в этой обитой темными панелями комнате. Бриллианты сверкали, подобно прирученной радуге, придавая ей царственную и в то же время девственную грацию, которой Николас никогда не замечал в ней прежде, и он почувствовал странное учащение пульса. Безотчетно слова из стихотворения Китса пришли ему на ум:

Порфиро ослабела,

Упав на колени, так чиста она была,

Смертельный позор ее не коснулся.

Он встряхнул головой, как человек, отгоняющий видение. «Смертельный позор ее не коснулся». Какой насмешкой это прозвучало! Насмешкой над ним!

Сердито он рванулся к двери, в голосе звучала горечь, когда он сказал:

— Мне кажется, что я слышу, как подъезжают гости. Нам надо идти и встретить их.

Он отошел в сторону, пропуская ее вперед, и она пошла впереди него, дрожа так, что ей казалось, что она сейчас упадет. Как будто чувствуя ее тревогу, Николас предложил ей руку, и, хотя она понимала, что он сделал это с неохотой, она приняла ее с нервной улыбкой.

Одна группа людей сменялась другой, Джейн потеряла им счет, она только поняла, что приехали почти все члены правления, которых она знала в лицо с того времени, когда работала с сэром Ангусом.

Только после легкого ужина, когда танцы были в полном разгаре, Николас отвел ее в уголок комнаты и представил своей единственной оставшейся в живых тетке.

— Может, с ней немного трудно общаться, — предупреждал он Джейн, таща ее за собой через весь зал, в то время как его рука, якобы с нежностью, сжимала ее локоть, — но у нее необыкновенный характер, и… и я очень ее люблю.

— Не хочешь ли ты сказать, что мы должны изображать любящую пару даже более усердно, чем всегда? — прошептала она в ответ.

Он не успел ничего сказать, так как Джейн уже стояла перед женщиной, чья внешность, казалось, никак не соответствовала характеристике, данной Николасом. Белоснежные волосы были высоко забраны, а гордые темные глаза были самой выдающейся чертой на морщинистом, но прекрасно вылепленном лице. Хотя она сидела в кресле, но было видно, как она высока, а ее худощавое тело облекал черный бархат, не имеющий никакого отношения к моде. Хотя бархата было почти не видно, так как Джейн показалось, что почти весь лиф платья был увешан огромным количеством бриллиантов.

— Тетя Агата, я хотел бы познакомить вас с Джейн, — сказал Николас.

— Давно пора. — Ее рука, похожая на птичью лапку, увешанная кольцами, протянулась и уцепилась за руку Джейн. — Это было дурно с твоей стороны — не пригласить меня на свадьбу.

— Все произошло довольно неожиданно, — запинаясь, произнесла Джейн, — и не…

— Я виноват, — прервал ее Николас, — я хотел, чтобы свадьба прошла как можно тише, а в твоем присутствии это было вряд ли возможно!

Старая дама издала тихий смешок:

— Если ты хочешь сказать, что я эксцентрична в манере одеваться, то все, что я могу ответить на это, — мой возраст дает мне право на небольшие удовольствия!

Она посмотрела на Джейн и похлопала по сиденью рядом с собой:

— Ну-ка, поболтайте со мной, дитя. А ты, Николас, можешь идти к своим гостям.

Николас колебался, и Джейн почувствовала, что он боится оставлять ее с этой явно прямолинейной женщиной.

— Делай, как велит тебе тетя, дорогой, — зловредно сказала она.

Пожав плечами, он отошел, старая дама тут же впилась глазами в лицо Джейн:

— Ангус когда-нибудь упоминал обо мне?

— Да. Однажды он сказал мне, что ему жаль, что вы так редко встречаетесь с ним.

— Я думаю, что ему было бы жаль, если бы мы встречались чаще! Когда мы были детьми, он называл меня «Ужасная Агги». Но это он делал потому, что я никогда не соглашалась ни с одной из его сумасбродных затей. Что вы думаете о его последней затее?

— Которой из них? — озадаченно спросила Джейн.

— Заставить Николаса жениться на тебе.

Джейн была слишком удивлена, чтобы что-нибудь ответить, а тетя радостно закудахтала:

— Думала, что я ничего не знаю, а? Святые небеса, дитя, не думаешь же ты, что Ангус составил завещание, не посоветовавшись со мной? Кстати, кое-что ему подсказала я.

Джейн все еще была в оцепенении, чтобы сделать какие-нибудь комментарии. Если эта решительная женщина, явно проницательная и полная житейской мудрости, одобрила план сэра Ангуса, значит, она верила, что существует шанс на то, чтобы план сработал.

— Неужели вы думаете, что у меня действительно есть шанс оторвать Николаса от Кэрол? — спросила она наконец.

— Я не люблю пари, но думаю, что шансы приблизительно пятьдесят на пятьдесят. Кое-что я бы непременно сделала… — Тетя Агата внезапно остановилась, и, обернувшись, Джейн увидела, что Николас возвращается, на этот раз в компании Джона Мастерса.

— Как вы мудро поступили, что пригласили Джона, — заметила тетя Агата. — Вы мой любимый художник. Я купила три картины на вашей последней выставке, хотя ваши цены просто чудовищны.

Джон Мастерс усмехнулся и поднес к губам руку старой леди неожиданно галантным жестом.

— Как поживает самая прекрасная леди в Лондоне?

Тетя Агата опять фыркнула:

— Вторая самая прекрасная. Теперь на первом месте Джейн. — Темные глаза сверкнули на племянника. — Ты сделал хороший выбор, мой мальчик. Она так же очаровательна, как и прекрасна. Ты должен заставить мистера Мастерса написать ее портрет.

— Впереди еще куча времени для этого.

— Не так уж много, — возразила тетя. — Нам нужен наследник, знаешь ли, а Джейн вряд ли понравится, если ее изобразят беременной и толстой.

Наступила тишина, и Джейн покраснела. Правда ли, эта женщина полагала, что их супружество является самым настоящим? Она увидела, как сжались руки Николаса, и поняла, что он в таком же замешательстве, как и она сама.

Только Джон Мастерс, казалось, не растерялся и, засмеявшись, сгладил неловкое молчание:

— Пощадите скромность новобрачных, миссис Кэрью. В конце концов, это всего лишь двадцатый век! — Он повернулся к Николасу: — В самом деле, ты окажешь мне любезность, если позволишь написать портрет Джейн. Не в качестве заказа, — поспешно добавил он, — я ищу образ смуглой леди сонетов для моей следующей выставки.