я грохну тебя! – рычит Гера. Миша начинает смеяться. Что-то отвечает, но я не слышу, потому что меня оглушает громкий вой милицейской сирены.

Автомобиль тормозит рядом с дерущимися парнями. Милиционеры принимаются их разнимать. Мишу быстренько заталкивают в «бобик», Греха же скрутить так просто не удается.

– Грех! – я пытаюсь прорваться к ним, но меня не пускают. Он слышит меня, ищет взглядом, и находит, когда патрульный надевает ему наручники.

– Синичка, все нормально. Иди домой. Я скоро приду, – улыбается, оголив окрашенные кровью зубы. У него под глазом уже налился синяк.

– Скажи им, что ты тоже из… – не успеваю договорить.

– Т-ш-ш, – подмигнул мне. – Ксивы при себе нет. Да им лучше и не знать откуда я.

Геру заталкивают в машину, где уже находится Овсянников. Бобик уезжает, а я только сейчас замечаю, что улица вдруг снова опустела. Будто и не было здесь несколько минут назад толпы зевак.

* * *

«Иди домой». И как тут домой то пойдешь?! Их увезли в участок. А все из-за меня. Мало того, что пострадали оба, так еще и в отделение загремели. Грех тоже хорош, так провоцировал Мишку на конфликт. Хотя, и я не права. Выставила Овсянникова своим парнем. Знала ведь, что Греховский та еще заноза, да к тому же ревнивец. Вспомнить только тот случай в общаге, когда он моего одногруппника запугивал. Нет, нужно было что-то делать. Но сейчас уже ночь и куда я пойду одна? Влипать в новые приключения мне совсем не хотелось, поэтому решила вернуться домой, а с утра бежать в отделение и выяснять что с этими драчунами.

Всю ночь глаз не сомкнула. Переживала, думала. О Мишке, о Грехе. Приехал ко мне, да еще и в драку полез. Может, правду говорит, и нет у него ничего со Светкой? Иначе, зачем ему вся эта канитель сдалась? Решила, что обязательно поговорю с ним и выясню все, когда на свободу выйдет. Сердце ныло в груди за обоих. Как они там, бедные, за решеткой всю ночь? Парни они крепкие, в обиду себя так просто не дадут. Но подсознание все равно подбрасывало мне картинки одну страшней другой. Измучавшись вконец, под утро я уснула. А когда открыла глаза, часы показывали восемь утра.

Подскочив с кровати, побежала в ванную. Освежившись и приведя себя в порядок, переоделась и решила срочно выдвигаться в милицейский участок, вызволять на свободу этих дебоширов. Нужно было предупредить родителей. Из кухни слышались голоса. Мамин и чей-то еще. Наверняка, у плиты уже кашеварит.

– Мам, я отлучусь ненадолго, – произнесла при входе в кухню, но замерла, так и не договорив. Мама в этот момент накрывала на стол, за которым восседали две побитые, но улыбчивые морды.

– Сеня, доброе утро, – улыбнулась родительница, заметив мое присутствие. – А я уже хотела тебя будить. Миша говорит, пусть отдохнет.

– Здрасте, – я сложила на груди руки, окинув парней строгим взглядом. Миша улыбался, запихивая в рот большой кусок маминого пирога. Грех вел себя более скоромно, но и он выглядел до жути довольным. И, кстати, вели себя они вполне миролюбиво. Не скажешь, что эти двое еще сегодняшней ночью горели желанием набить друг другу морды.

– Доброе утро, Синичка! Выспалась? – проговорил Грех, отпивая чай. Мама улыбнулась, посмотрев на Геру.

– Миша друга привел. Что же ты не говорила, что у тебя такой приятель серьезный. Миллиционер, – она поставила для меня чашку с чаем.

Я снова посмотрела на этих двоих, до конца не понимая, что здесь вообще происходит. В груди нарастала злость. Я, видите ли, всю ночь без сна мучаюсь, переживаю, места себе не нахожу. А они и в участке то не были?

– Ага. Милиционер, – киваю, ухмыльнувшись. – А что ж у этого милиционера все лицо в синяках?

– Так преступников задерживал. Омон – дело опасное, – хмурится мама, а эти два оболтуса кивают соглашаясь. В этот момент в комнату заходит папа. Поздоровавшись со мной мимоходом, ставит на стол бутылку своего самогона.

– Ну что, ребята, по соточке? – приподнимает в руках бутыль.

– Давай, дядь Жень, – тут же соглашается Миша.

– Жень, ну ты придумал! Парней, уже с утра спаиваешь, – бучит недовольно мама.

– Ну а че. Все крепкие. Мы ж по чуть-чуть.

Но маму папиным «чуть-чуть» не взять.

– Вот работу сделаете, стол накрою, – забрав бутылку, убирает ее в дальний шкаф.

В ответ на мой непонимающий взгляд, папа поясняет.

– Ребята предложили помощь. Сарай хочу разобрать.

Все ясно. Это сговор. Мало того, что сдружились, так еще и к родителям моим подбираются. Шустрые, однако.

– Спасибо за завтрак, но я не голодна, – поднимаюсь из-за стола. – Пойду в комнату, почитаю.

Захлопнув за собой дверь, принялась метаться по комнате. Нет, я, безусловно, рада, что с ребятами все в порядке. И не злюсь на них. Но это довольное выражение их лиц, в то время как я всю ночь места себе не находила! Ух. Устроили мне нервный срыв, а самим хоть бы что! Остановилась у окна. Сарай они помогут разобрать отцу. Спасибо, конечно. Но суть в том, что мне здесь теперь торчать до конца лета, а Грех уедет в город. И мы снова будем на расстоянии. Есть ли смысл все это продолжать?

За спиной открылась дверь. Я не видела, но уже знала, что это он.

– Я смотрю, вы друзьями стали…

Обняла себя за плечи, повернувшись к нему. Грех стоял в паре шагов от меня. Руки в карманах, смотрит на меня из-под хмуро сведенных бровей. Задумался о чем-то.

– Да, нормальный пацан. Я ему объяснил все, Овсянка помочь мне согласился…– улыбнулся Гера.

– Уже Овсянка, – не смогла сдержаться от колкости. Грех кивнул, понимая мой настрой.

– Синичка, выслушай меня, – его руки коснулись моих плеч и в этот момент вся злость и обида куда-то улетучились. Я чувствовала тепло его ладоней, его запах и не могла делать ничего другого, кроме как смотреть в его зеленые глаза.

– В тот день, когда ты видела Светку, меня в городе не было, да я и не знал что она у меня. Мы когда-то были вместе, но уже давно разбежались. Мне пришлось срочно уехать, а предупредить тебя я не мог…

– Ага. Секретное задание особой важности…

– Да ничего секретного, – нахмурился Грех. – Сцепился с бандитскими быками. Один из них Лапу избил, отобрал машину. Вот мы с Питоном по мордам им и надавали. Там началась эта кутерьма, начальник наш узнал. Помог разобраться со всеми, а нам приказал на время исчезнуть, пока не улеглось все. Я говорить тебе не