Перед этим Мюррей и его команда провели все необходимые анализы, желая удостовериться, что Ричард и Рональд действительно идентичны. Их даже направили в полицейский участок для сравнения отпечатков пальцев (после чего завеса тайны приоткрылась: газетный репортер в участке узнал, что происходит, и написал об этом статью, что лишь усилило давление на команду хирургов). Мюррей также пересадил близнецам трансплантаты кожи друг друга и через четыре недели подтвердил отсутствие каких-либо признаков отторжения.

Когда все было готово, Мюррей вдруг осознал, что еще никогда не проводил трансплантацию на людях и должен был попрактиковаться, прежде чем оперировать близнецов. Он обратился ко всем патологоанатомам города, и снежной ночью 20 декабря они с Муром провели первую в США пересадку почки, во время которой трансплантат разместили в подвздошной ямке (как делается и сегодня). Только вот и донор, и реципиент уже были мертвы.

Бостон, 23 декабря 1954 года

Дж. Хартуэлл Харрисон, глава урологического отделения «Бригама», прооперировал Рональда. Харрисон имел самый большой опыт проведения нефрэктомии[61] в команде и взял на себя наибольший риск. Он оперировал человека, который не получал от хирургического вмешательства никакой медицинской пользы. Операцию Ричарда Геррика Мюррей взвалил на свои плечи. Мур принес почку из операционной Харрисона после ее удаления, и Мюррей принялся вшивать ее, соединив артерию и вену за один час пять минут (чуть больше времени, чем требуется для этого сегодня). Всего на работу до момента пуска крови он потратил час и двадцать две минуты. Почка порозовела, и очень скоро из мочеточника начала брызгать моча. Они сделали это.

Ричард Геррик прожил еще 8 лет, успел жениться на одной из медсестер, ухаживавших за ним, и завести с ней детей. В итоге он умер от почечной недостаточности, когда его первоначальное почечное заболевание поразило и трансплантат.

Что касается донора Рональда Геррика, то он умер 56 лет спустя в возрасте 79 лет.

Реакция на первую успешную пересадку почки была невероятной. Статьи о ней заняли все первые страницы газет по всему миру, а в воздухе витали обсуждения на тему трансплантации. Джон Мюррей сразу же стал знаменитостью, а в «Бригам» стало стекаться огромное количество однояйцевых близнецов, где один из пары страдал почечной недостаточностью. Среди них были двое 13-летних подростков и двое семилетних детей.

Трансплантация почек от одного близнеца к другому не помогла получить полезную информацию об иммунной системе, однако вдохновила тех немногих хирургов и ученых, которые пытались сделать пересадку органов реальностью.

Но что же было дальше? Вернемся к экспериментам над животными. Питер Медавар опубликовал статью в журнале Science об успешной пересадке кожи между двумя генетически несовместимыми мышами, и это открытие дало дополнительный стимул Мюррею и всем остальным, кто работал в области трансплантации органов. Пришло время найти способ сделать успешной трансплантацию от человека к человеку.

Чарльзтаунская лаборатория, Массачусетская больница общего профиля, Бостон

Я был новичком. Пот струился по моей спине. Я не мог понять, почему так нервничаю. Мне приходилось бывать на обходах сотни раз, и мне всегда это нравилось. Однако здесь все пошло иначе.

После школы медицины я поступил в хирургическую резидентуру в Чикагском университете, все еще вспоминая о той почке и гадая, какую цену придется заплатить, чтобы стать хирургом-трансплантологом. Резидентура должна была продлиться пять лет, но уже на второй год я был настолько изможден, что казалось, не мог продолжать. Узнав, что два года усердной исследовательской деятельности во время резидентуры увеличат мои шансы на обучение по программе трансплантологии, я оказался в лаборатории ВБЧ («Величайшей больницы человечества», как ее часто называли). Проблема заключалась в том, что раньше я никогда не занимался научной деятельностью: в колледже я изучал русский язык и литературу. Однако недостаток опыта не смутил меня, и я с удовольствием ухватился за возможность провести несколько лет в ведущей трансплантационной лаборатории Соединенных Штатов.

Оглядываясь назад, я понимаю, насколько был не подготовлен. Среди сотрудников лаборатории были ведущий хирург по трансплантации сердца, ведущий хирург-трансплантолог, ведущий специалист по инфекционным заболеваниям, ведущий хирург по трансплантации костного мозга и, разумеется, директор Дэвид Сакс.

«Итак, кто следующий? – спросил Дэвид. – Джош, почему бы тебе не попробовать?»

Я подошел к доске и потянулся к магниту, изображающему моего первого пациента. «Это ноль-два-семь-восемь-пять, – сказал я. – Ему пересадили сердце и почку. Донор получил облучение в одну тысячу рад[62]. Он подошел под второй класс и 12 дней принимал такролимус[63]. Почка работает прекрасно, но последняя биопсия показала легкое отторжение».

Дэвид движением показал мне, что я должен остановиться.

– Хорошо, сделаем паузу, – сказал он. – Напомните нам, почему донора облучали? Какова ваша гипотеза?

– Итак, небольшая предыстория. Как вы все знаете, неподходящие по классу почечные трансплантаты, но соотнесенные со вторым классом, становятся толерантными после короткого курса такролимуса в высокой дозировке, однако к сердцу это не относится. Я пытаюсь доказать, что почки…

– Стоп, – сказал Дэвид. – Вы не доказываете, а проверяете. Вы формулируете гипотезу, а затем проверяете ее с помощью экспериментов, собирая информацию.

– Верно, простите. Я пытаюсь проверить, что в почках есть чувствительные к облучению клетки, которые перемещаются в тимус[64] и делают сердце толерантным.

Все, выкрутился.

Затем заговорил ведущий хирург по трансплантации костного мозга.

– Что вы можете рассказать про облучение при трансплантации почки у мужчин? Применялась ли оно ранее? Использовалось ли для достижения толерантности?

Я был вполне уверен, что облучение применялось ранее, хотя бы для устранения отторжения.

– Я знаю, что оно использовалось, – ответил я, – но мне нужно еще почитать об этом.