Монтальбано взял со стола пожелтевший конверт и показал его инспектору.

– Вам не попадались такие же, только с английским текстом?

– Ни одного.

– Послушайте, инспектор. Месяц назад одна местная типография доставила Лапекоре сюда, в контору, пачку почтовых бланков. Если вам не попался даже один-единственный, как по-вашему, мог ли он их все израсходовать за четыре недели?

– Не думаю. Вряд ли он столько писал, даже когда дела шли хорошо.

– А вы не находили писем от зарубежной фирмы «Асланидис», экспортирующей финики?

– Нет, синьор.

– А они приходили, мне сказал почтальон.

– Комиссар, а вы искали у Лапекоры дома?

– Да. Там нет ничего, что касалось бы его новых сделок. А хотите узнать кое-что еще? Иногда ночью, по вполне достоверным сведениям, здесь в отсутствие Лапекоры кипела жизнь.

И он рассказал о Кариме, о ее приятеле-брюнете, которого принимали за племянника покойного, как он ждал в конторе телефонных звонков и звонил сам, а также писал письма, но только на своей портативной пишущей машинке.

– Мне все ясно, – заключил Лагана. – А вам?

– Мне тоже. Но хотелось бы сначала услышать ваше мнение.

– Фирма служила прикрытием, ширмой для каких-то других операций, но только не для импорта фиников.

– Согласен. А когда Лапекора был убит или хотя бы в предыдущую ночь, они пришли сюда и избавились от всех улик.

Монтальбано зашел в комиссариат. За коммутатором, разгадывая кроссворд, сидел Катарелла.

– Утоли мое любопытство, Катаре, сколько времени у тебя уходит на один кроссворд?

– Они мудреные, доктор, до того мудреные! Над этим я уже месяц бьюсь, и все никак.

– Есть новости?

– Ничего значительного, доктор. Подожгли гаражи Себастьяно Ло Монако, туда поехали пожарники и все погасили. Пять машин, что стояли в гаражах, обгорели. Потом еще стреляли в одного, по имени его звать Кварантино Филиппе, но эти ошиблись и разбили стекло, которое в квартире, где живет синьора Пиццуто Савериа, а эта так перепугалась, что пришлось ей отправиться в больницу. Еще один поджог, точно преднамеренный, тоже, значит, пожар. В общем, комиссар, мелочи, всякая ерунда, ничего примечательного.

– Есть кто-нибудь на месте?

– Никого, комиссар. Все при исполнении по этим делам.

Он зашел в свой кабинет. На столе стоял фирменный пакет из кондитерской Пипитоне. Он открыл его. Канноли, пончики, торрончини[15].

– Катаре!

– Есть, доктор!

– Кто сюда поставил эти сладости?

– Доктор Ауджелло. Говорит, купил для мальчишечки, которого нынче ночью нашли.

Какая предупредительность, какое внимание к бедному ребенку, синьор Ауджелло! Надеялись, что на вас еще раз взглянет Ливия?

Зазвонил телефон.

– Доктор? Тут господин судья Ло Бьянко хочет с вами поговорить!

– Соедини.

Судья Ло Бьянко две недели назад прислал комиссару книгу с дарственной надписью, увесистый первый том труда, которому посвятил много лет жизни. Назывался он «Жизнь и деяния Ринальдо и Антонио Ло Бьянко, присяжных при университете Джирдженти во времена короля Мартина-младшего (1402–1409)», – судья вбил себе в голову, что эти Ло Бьянко ему сродни. Монтальбано полистал книгу однажды ночью, мучаясь от бессонницы.

– Ну, Катаре, ты соединишь меня с судьей?

– Дело в том, доктор, что мне вас никак не соединить, потому что судья здесь собственной персоной.

Чертыхнувшись, Монтальбано бросился судье навстречу, извинился и проводил его в свой кабинет. Рыльце у комиссара было в пушку, потому что насчет убийства Лапекоры он звонил судье только раз, а после начисто забыл о его существовании. Теперь нагоняя не избежать.

– Я на секунду, комиссар, только поздороваться. Ехал к своей матери, она гостит у друзей в Дарруэли. Вот я и подумал: рискну. И мне повезло, я вас застал.

«Какого лешего тебя принесло?» – подумалось комиссару. Впрочем, догадаться нетрудно, судя по выжидательному взгляду Ло Бьянко.

– Представьте, судья, я не сплю ночами.

– Да что вы? Отчего?

– Читаю вашу книгу. Она увлекательнее детектива, и в ней столько любопытных подробностей!

Скука смертная, сплошные имена и даты. По сравнению с ней железнодорожное расписание полно сюжетных находок и неожиданных поворотов.

Ему вспомнился описанный судьей эпизод, когда Антонио Ло Бьянко отправляется в посольство в Кастроджованни, падает с лошади и ломает ногу. Этому незначительному событию автор посвятил двадцать две страницы обстоятельнейшего описания. Чтобы доказать, что он действительно читал книгу, Монтальбано неосторожно упомянул об этом инциденте.

Дальше судья Ло Бьянко не замолкал два часа, дополняя историю новыми подробностями, сколь никчемными, столь и бесполезными. Когда голова у Монтальбано уже раскалывалась, судья откланялся.

– Ах да, и не забывайте, друг мой, сообщать, как идет расследование дела Лакапры.

Вернувшись в Маринеллу, он не застал ни Ливию, ни Франсуа. Они оказались на пляже, она в купальнике, а малыш в плавках. Возвели огромный замок из песка, смеялись и болтали. По-французски, конечно, этот язык Ливия знала как родной. Не говоря уже об английском. Да и о немецком, если на то пошло. Монтальбано, знавшему по-французски несколько заученных еще в школе слов, до нее далеко.

Он накрыл на стол, достал из холодильника пасту и вчерашний рулет, поставил их разогреваться в духовку на медленный огонь. Быстро переоделся в купальный костюм и пошел на пляж. В глаза сразу бросилось ведерко, совок и формочки в виде рыб и морских звезд. В доме их, естественно, не было, и Ливия не могла их купить, сегодня воскресенье. На пляже, кроме них, не было ни души.

– Это откуда?

– Что – это?

– Совок, ведерко…

– Утром их привез Ауджелло. Как мило! Это игрушки его племянника, в прошлом году он…

Дальше он слушать не пожелал и, покраснев от злости, бросился в воду.

Когда они вернулись домой, Ливия тотчас заметила блюдо со сладостями.

– Зачем ты их купил? Разве ты не знаешь, что детям вредно есть много сладкого?

– Я-то знаю, а вот твой приятель Ауджелло не знает. Это он их купил, и вам с Франсуа придется их съесть.

– Кстати, звонила Ингрид, твоя приятельница-шведка.

Удар, защита, контрудар. И чего ради?

Ясно, что эти двое нравятся друг другу. Все началось год назад, когда Мими целый день катал ее на машине по всей округе. И с тех пор не прекращалось. Что они делали в его отсутствие? Строили глазки, улыбались, любезничали?