Разумеется, и все остальное, сказанное Макарову, было правдой. Я действительно собирался разворачивать программу основания Мурманска и освоения Севморпути на деньги, сэкономленные на морской программе. Правда, тут была одна тонкость, на которой я не стал заострять внимание.

В этом году должны быть заложены броненосцы «Сисой Великий» с «Полтавой» на Балтике и «Три святителя» на Черном море. Деньги на них требовались уже сейчас, а на программу освоения севера в этом году понадобится существенно меньше — всего лишь профинансировать две экспедиции Макарова и начало проектных работ по железной дороге Петербург — Петрозаводск. Такой сдвиг по времени будет очень кстати, потому как в результате голода бюджет уже начал потихоньку трещать по швам. Не так давно Вышнеградский даже поинтересовался, не собирается ли мое величество слегка заморозить расходы на строительство Транссиба, начавшееся почти два года назад, еще при Александре Третьем. А то ведь иначе могут и не сойтись концы с концами. Я пообещал, что у нас все сойдется, и вот теперь потихоньку выполнял обещанное.

Чем больше времени я уделял государственным делам, тем сильнее разрастался мой секретариат, и к концу девяносто первого года там работали сорок семь штатных и десятка два внештатных сотрудников. В середине года в нем начали образовываться отделы — в частности, появился небольшой оформительский отдел. Но сидели там отнюдь не художники, как можно было решить, исходя из названия. Задачей отдела было так оформлять вызовы в Петербург вообще и в Гатчину в частности понадобившихся мне людей, чтобы об интересе императора к их персонам знали только они сами. А все остальные считали, что вызов пришел от кого угодно, но только не от меня. Зачем это нужно? Ну, например, возьмем грядущую замену морских министров. Чихачев, узнав, что через его голову в Питер вызван Тыртов, наверняка забеспокоился бы. А так вызов придет из недр его же родной конторы, и беспокоиться нынешний министр начнет только тогда, когда возьмет в руки приказ о своей отставке. Зачем заранее трепать нервы пожилому человеку? Мало чего он сможет натворить, пребывая на посту министра в расстроенных чувствах.

После Тыртова отделу предстояло без привлечения особого внимания вызвать в столицу старшего адъютанта штаба Виленского военного округа подполковника Кондратенко Романа Исидоровича. Раз уж я вынужден заняться флотом, то необходимо обратить внимание и на армию. Но так как сам я человек не военный, причем так было в обеих жизнях, то пусть профессионал сначала создаст небольшое подразделение вроде батальона, которое отработает все те новшества, что потом будут внедряться в армии. И в вооружении, и в тактике, и во всем прочем. Назовем это батальоном особого назначения, сокращенно осназ. Заодно у меня появится поначалу небольшое, но все-таки полностью мое личное войско. Потому как лейб-конвой Черевина — он, конечно, тоже мой, но все-таки не совсем. А уж про лейб-гвардию и говорить не хочется. Она сама никак решить не может, кому служит — мне, России или дяде Володе.

Само собой разумеется, про воздушный флот я тоже забыть никак не мог, и теперь раздумывал, где будут находиться две его базы. Почему две? Да потому что, как правильно в свое время подметил Ники, авиация и аэронавтика — направления довольно-таки разные. И Залесье, где сейчас базировались и авиа, и аэро отряды, в качестве любой главной базы не годилось — в первую очередь из соображений трудности поддержания должной секретности. В этом смысле хуже было бы только в случае базирования отряда на Дворцовой площади. Почти каждый мог подойти к ограде летного поля и сколько угодно пялиться на происходящее там. Нет уж, пусть здесь так и остаются четыре дельтаплана, два учебных летающих паровоза Можайского и тепловой дирижабль, капитальный ремонт которого уже почти закончен.

Следующие дирижабли будут базироваться где-то в другом месте, а в качестве газа станут использовать водородно — гелиевую смесь в соотношении пятнадцать к восьмидесяти пяти. И главным секретом будет не их конструкция или летно — технические данные, а то, что внутри у них не чистый водород. А в основном гелий, который мы уже научились добывать из монацитового песка.

Насчет авиации — ну не вечно же моим орлам летать на небесных паровозах! Луцкой уже впрягся в разработку пятицилиндрового звездообразного движка по мотивам М-11 другой истории, и я надеялся, что максимум через год такие моторы пойдут мелкой серией. Так вот, даже их звук будет секретным, не говоря уж о внешнем виде, а это значит, что новый аэродром нужно строить там, где чужие по определению не ходят.

К счастью, никаких кадровых перестановок для развития воздушного флота не требовалось — Можайский вполне справлялся со своими обязанностями и помирать совершенно не собирался.

Как я уже неоднократно подчеркивал, мой отец в здешней жизни, император Александр Третий, был довольно бережливым, даже прижимистым человеком. Он часто ходил в штопанных штанах, сапоги снашивал до такого состояния, что к моменту выброса на них уже живого места не было, по парку гулял в каком-то древнем пальто — по-моему, оно помнило еще времена Николая Первого. А уж как он возмущался, обнаружив воровство примерно двухсот рублей при покупке метелок для дворцовых нужд! Такое свойство его характера проявлялось почти во всем, кроме одного пункта, в котором оно превращалось в полную свою противоположность. Отец был страстным коллекционером и тратил на всякие картины, статуи и прочие сервизы прорву денег — сначала я думал, что сотни тысяч рублей, а потом решил, что тут счет идет уже на миллионы. Не только Гатчинский, но и все остальные императорские дворцы были завалены произведениями искусства так, что новые было уже просто некуда вешать и ставить. Причем лично у меня были большие сомнения в художественной ценности всего этого.

Например, как-то раз мне попалась на глаза картина, именуемая «Донна Нуда» и, по словам отца, имеющая большую художественную ценность. Ну, блин, даже не знаю…

Вы себе «Мону Лизу» хорошо представляете? Так вот, это было практически то же самое, но только не с таинственной, а с дебильной улыбкой на жирной морде — и топлесс. Я до этого считал, что мода уродовать Джоконду пошла только в двадцатом веке, а оказалось — гораздо раньше. Так вот, с моей точки зрения большинство висящих в Гатчине картин были даже хуже.

Став императором, я вспомнил, что в другой истории Николай Второй собрал все эти… ну ладно, будем считать, что произведения искусства. Все-таки ни художественного образования, ни такого же вкуса у меня нет, так что, может быть, я зря называю большинство из этих картинок мазней. В общем, тот Николай собрал все это в кучу, купил какой-то дворец и организовал там Русский музей в память о незабвенном родителе.

Я собирался сделать то же самое. Ну не спотыкаться же в потемках о расставленные тут и там шедевры! Единственное, чего я не собирался делать — покупать под это дело дворец. Тут со своими-то не знаешь, что делать, ибо Воронцов-Дашков клятвенно заверял, что продавать их будет в высшей степени неприлично. А покупать, значит, можно? Фигушки, решил я и отвел под Русский музей императорский Таврический дворец. Все равно он то стоял пустой, то служил временным пристанищем для великих князей помельче, еще не обзаведшихся собственными дворцами. Причем, что меня особенно возмутило, они там проживали на халяву! Нет уж, пусть во дворце висят картины, а публика платит денежку за их лицезрение. Кроме великих праздников, когда туда будут пускать бесплатно.