Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я просыпаюсь от собственного крика, разбудив и родителей, и тетю Рену.
Все трое стоят в моей комнате с заспанными и одновременно встревоженными лицами.
— Дорогая, — говорит мама, присаживаясь на мою постель, — меня чуть удар не хватил.
— Страшный сон — это всего лишь ночной бред, в жизни такого не бывает, — успокаивает отец, поглаживая меня по голове.
Он всегда так говорит. И я не возражаю. Если у меня когда-нибудь будут дети, я буду говорить им то же самое.
Только бы ночные кошмары не повторялись.
Только бы мне заснуть хоть раз, не вспоминая моих погибших подружек.
Родители с тетей Реной тихонько ушли к себе. Я уставилась в потолок, стараясь стереть из памяти картины страшного сна.
На следующий день на школьном собрании мне предстояло произнести речь претендентки. Я стала обдумывать ее. Я намеревалась говорить о Симоне и Рейчел.
И начну я так:
«Из тех, за кого вы могли бы сегодня голосовать, двоих уже нет на свете — это Рейчел Уэст и Симона Перри».
Но как только я прошептала эти имена, я тут же увидела перед собой их лица. Те самые изъеденные тлением лица из моего страшного сна.
«Это был сон, Лиззи», — сказала я себе.
Всего лишь сон.
«Забудь его, выкинь его из головы!» Но на этот раз отец ошибся. Ночной бред обернулся реальностью.
— Ой, что это? — ткнула я в витрину, уставленную тарелками со всякой дрянью, которой нас изо дня в день пичкали в школьной столовой. Заскорузлые спагетти, подернутое корочкой пюре, помятые гамбургеры, скукожившийся зеленый горошек и еще нечто неопределенное, что и вызвало мое удивление.
— Это пирог по-пастушьи, — невозмутимо ответил мистер Листон, хозяйничавший в столовой.
— Больше похоже на то, во что пастух иногда вляпывается, — противным голосом сострил кто-то за моей спиной.
Это был Лукас.
Я молча продвинула свой поднос. Тем более что мне не очень хотелось есть. Во всяком случае, пирог по-пастушьи никакого аппетита не вызывал.
Лукас быстренько нагнал меня. На его тарелке дымился большой кусок пирога.
— Хочешь попробовать? — предложил он.
— Слушай, Лукас, последний раз говорю: отвали!
— А то что? — скривился он.
— А то будешь у меня похож на этот пирог. «Ну вот, — подумала я, — мой язычок с каждым
днем все острее».
Я заплатила за йогурт и салат и направилась к свободному столику. Элана помахала мне со своего места. Они сидели вместе с Доной. Я кивнула, но села отдельно. Что-то меня к ним не очень тянуло.
До выпускного вечера оставалось всего восемь дней. Не хватало еще трем последним претенденткам на звание королевы сесть в рядок, как утки в тире. На радость какому-нибудь маньяку.
Я облюбовала место напротив одного новенького мальчишки. Он довольно тупо смотрел, как я устраиваюсь за его столом.
— Здесь свободно? — спросила я. Он даже не ответил.
— Ты из младшего класса? — поинтересовалась я, ковыряя салат.
— Ага.
Он огляделся. Группа выпускников смотрела в нашу сторону. Мой визави гордо выпятил грудь, а на его лице засияла тщеславная улыбка.
Целых десять минут он сидел, звучно высасывая остатки шоколадного молока из картонного пакета, и рассказывал мне, как ненавидит физкультуру.
— Я бы его убил, физрука нашего, — признался он.
«Ну вот, даже новички способны стать убийцами», — подумала я.
Я доедала йогурт, когда ко мне подошла Элана.
— Пренебрегаешь?
Я подняла глаза. Напряженное, вытянутое лицо Эланы говорило о том, что настроение у нее не лучше моего.
Я встала и попрощалась с моим юным соседом.
— Пока, завтра увидимся, — сказал он на полном серьезе. Я сделала вид, что мы с ним друзья до гробовой доски.
Элана не желала понимать юмора.
— Надо поговорить, — только и бросила она. У нас оставалось еще минут двадцать переменки, и мы вышли на улицу.
Стоял прекрасный весенний денек. Политая благотворным дождем природа зеленела и буйствовала. Щебетали птички, жужжали и стрекотали всякие насекомые. Все пробуждалось к жизни.
Мы обогнули школу и пошли в сторону Шейдисайдского парка. Обе упорно молчали.
— Речь приготовила? — первой нарушила я паузу, когда мы сели на свежепокрашенную скамейку.
— Если честно, я думаю совершенно о другом, — ответила Элана. — Мне не до торжественных речей.
Я ждала, что она скажет дальше.
— Знаешь, мне страшно, — сказала она наконец. Снова воцарилось молчание.
Я взглянула на Элану. Она была в длинном бело-голубом свитере и синих леггинсах. На груди лежала цепь — разумеется, золотая, а не какая-нибудь там позолоченная. Светлые волосы туго стянуты белой резинкой в хвостик. На щеках персиковые румяна.
Может, ей и страшно. Но не настолько, чтобы забыть о внешности.
Как я жестока. Мне стало стыдно. Ведь Элана на самом деле выглядела очень хмуро.
— Я чувствую себя такой виноватой, — глубоко вздохнула она.
— Почему?
Элана удивленно уставилась на меня — мол, что тут не понимать?
— Потому что встречалась с Гайденом, — опять вздохнула она. — И разлучила их с Рейчел,
Я старалась избегать ее взгляда. Можно было представить, какие муки совести она испытывала, но говорить на эту тему у меня не было ни малейшего желания.
— Но это он первый начал, — тем не менее продолжала Элана. — Гайден последнее время постоянно таскался за мной. Клялся, что любит только меня, а с Рейчел просто дружит.
Она выжидательно смотрела на меня. Ей так хотелось, чтобы я сказала: «Да ладно, ничего страшного». Но я не могла заставить себя вымолвить ни одного слова.
— Понимаешь, она умерла, и я уже никогда не смогу объясниться с ней, — ныла Элана. — Я... я... Мне так плохо! Я только об этом и думаю...
Глаза у нее уже были на мокром месте. А ведь ее никто никогда не видел плачущей.
В конце концов я сжалилась и обняла ее за плечи.
— Перестань, ты же не виновата в том, что случилось с Рейчел. Не казни себя, Элана. Нам всем и без того тошно.
Элана с облегчением вздохнула, одарив меня благодарной улыбкой, и утерла нос тыльной стороной руки.
— Спасибо, — прошептала она.
— Кстати, какие у Гайдена соображения по поводу избрания королевы?