— День сегодня не очень удачный, — сказала она, — минут сорок назад умер парень. Тоже совсем молодой. И тоже побили. Даже не знаем еще, кто такой. Люди стали совсем как звери. Ну, ладно, пойдемте. Только не надолго.

Мы согласно кивнули и прошли за ней в отделение. Дверь автоматически закрылась за нами, и я отметила про себя, как плавно щелкнул механизм замка. В сопровождении Лидии Алексеевны мы подошли к широкому столу с переливающимся миганием разноцветных лампочек пультом, и она сказала, обращаясь к сидевшей за столом медсестре:

— Женя, дай этим молодым людям халаты. Они в третью, где у нас парень с черепно-мозговой.

Моя тезка немного удивленно расширила глаза:

— Но, Лидия Алексеевна, мы же…

— Они от Валерия Павловича, а вот этот симпатичный молодой человек — его сын, — перебила ее наша провожатая.

Эти слова произвели эффект волшебного заклинания, что-то вроде «Сим-сим, откройся». Женино лицо поплыло в улыбке, она уже с большим интересом посмотрела на Андрея и, не переставая улыбаться, сказала:

— Ну, если от Валерия Павловича!

Она встала и направилась в ближнюю от стола дверь. Через минуту она вышла оттуда, держа в руках пару белых халатов.

— Для Валерия Павловича сделаю все, — сказала она с таким видом, как будто ее и отца Андрея связывали более теплые отношения, чем просто служебные.

Мы стали надевать халаты, и в этот момент из конца коридора выехала каталка, на которой везли кого-то, полностью накрытого простыней. Край простыни в том месте, где находится голова, немного сбился от движения, и оттуда выглядывала прядь рыжеватых волос. Мой взгляд скользнул и застыл на этой пряди.

— Это не ваш, — сказала Лидия Алексеевна мне, заметив и по-своему оценив мое краткое замешательство.

— Ваш — прямо и вторая дверь слева, — махнула она в сторону, дальше по коридору.

Каталка проехала мимо меня, и я смогла четко увидеть и рассмотреть эту прядь, которая привлекла мое внимание. У нее был не совсем обычный рыжеватый оттенок, и на одну секунду где-то в глубине души у меня шевельнулось дурное, ядовитое, какое-то противное чувство, но сейчас же прошло, оставив мутный осадок и немного странную и темную, до конца не распознанную ассоциацию.

В палате было тихо, и царила какая-то особая сдержанная атмосфера, попадая под действие которой, невольно перестаешь громко говорить и переходишь на шепот. У противоположных стен стояли две койки. Одна из них была свободна, на другой — весь в проводах, трубках и каких-то датчиках — лежал парень. Он был полностью обнажен, голова недавно обрита наголо, но жизненные процессы, благодаря подключенной и без устали работающей аппаратуре, не застыли полностью, и сквозь поцарапанную бритвой кожу головы проступали редкие острые точки пытающихся вырасти волос.

Олег был ровесником Андрея, но густые кровоподтеки, обширными пятнами покрывавшие лицо, делали его намного старше. В разрывах пятен виднелась неповрежденная кожа, которая действительно была неестественного, болезненного, красно-бордового оттенка, давшего Олегу его прозвище. Из-за этого разница между кровоподтеками и остальной кожей просматривалась нечетко, и поэтому лицо, особенно с первого взгляда, казалось почти сплошной багровой маской.

— Подожди меня — я поговорю с врачом, — вполголоса произнес Андрей.

Я согласно кивнула, сняла и возвратила халат, и стеклянные двери захлопнулись за мной. Ожидание продлилось около десяти минут. Андрей вышел с совершенно расстроенным лицом.

— Какие новости? — спросила я.

— Пока довольно печальные, — ответил он.

— Что?

— Врач говорит, что состояние Олега тяжелое. Нужна куча лекарств, и они все очень дорогие, но тогда хотя бы появится шанс. А так шансов практически нет, — грустно добавил Андрей.

— Ты спросил, когда он поступил?

— Позавчера. Днем.

— Значит, распращавшись с тобой, он не дошел до электрички, — констатировала я.

— Наверное, — уныло согласился Андрей с таким видом, как будто все происшедшее было его личной виной.

— А что родители? — предприняла я попытку как-то рассеять безысходность.

В ответ он только отрицательно покачал головой. С такими печальными мыслями и в подавленном состоянии мы пошли обратно. Так же как по пути сюда, мы хранили молчание. Мой взгляд по привычке бесцельно блуждал по окружающим предметам, отмечая все детали обстановки. Навстречу нам показалась женщина, которая вела за руку бойкую и подвижную девочку лет семи-восьми. Девочка шумно вертелась в разные стороны, и ее огненно-рыжие волосы, собранные вместе на затылке, то и дело взлетали, словно пушистый беличий хвостик.

Она была очень милая и непосредственная и непроизвольно приковывала к себе внимание всех проходящих мимо. По лицу женщины было видно, что она уже давно оставила бесплодные попытки справиться с бурным темпераментом девочки и махнула на него рукой. Но беспрерывно мелькающий рыжий хвостик захватил мое внимание и почему-то никак не отпускал. Я остановилась в глубокой задумчивости. Какие-то темные и неясные ассоциации бродили в моем сознании, теснились внутри головы и стремились вырваться наружу.

— Что с тобой? — удивленно и в то же время обеспокоенно спросил Андрей, глядя, как я застыла на месте.

— Пока, вроде, ничего, — рассеянно ответила я.

Я не могла понять, в чем дело, и почему вид этой девочки подействовал на меня так завораживающе. Я силилась что-то вспомнить, но все попытки оставались тщетны. Голова от усилия потихоньку начала болеть. У меня так бывало иногда, когда подсознание самостоятельно схватывало какую-нибудь важную деталь обстановки и пыталось сигнализировать об этом сознанию.

— Подожди, — сказала я Андрею и присела на небольшую кушетку, стоявшую у стены больничного коридора.

Я откинула назад голову, прислонилась затылком к холодной стене, закрыла глаза и расслабилась всем телом. И тут же в темноте расслабленного сознания словно вспыхнула молния. Волосы! Точнее, цвет волос! Вот что привлекло мое внимание. Я вспомнила выбившуюся из под простыни прядь, которую видела в реанимации. Это было дико и невероятно, но это просто необходимо было проверить.

Я резко вскочила на ноги. Глаза Андрея расширились в удивлении от такой прыти. «Ненормальная!» — так, наверное, подумал бы посторонний наблюдатель, которому удалось бы увидеть этот внезапный переход из состояния, близкого к каталепсии, к вибрирующей жажде деятельности. Но мнение посторонних наблюдателей, если они и были, меня сейчас не волновало. Так же резко я повернулась лицом к Андрею и быстро спросила:

— Где морг?

Андрей застыл в растерянности и только беззвучно открыл рот.

— Где морг? — пришлось повторить мне уже более требовательно.

— Та-ам, — махнул он куда-то, по направлению к лестнице.