Адольфа Гитлера, выступающего перед наемными прислужниками, что составляли рейхстаг в конце тридцатых годов. Фюрер был жизнерадостен, возбужден, настроен весьма саркастически и ехидно. Это была та знаменитая сцена – и каждый Янси-мэн знал ее наизусть, – когда Гитлер отвечал на просьбу президента США Рузвельта о том, чтобы он, Гитлер, гарантировал границы десятка или около того малых государств Европы. Одну за другой Адольф Гитлер зачитывал страны, составляющие этот список, все громче и громче, и с каждым новым названием прихлебатели его улюлюкали в такт растущему безумному веселью их лидера. Эмоциональность этой сцены – фюрер, захлебывающийся от смеха над абсурдностью списка (он вторгнется потом практически в каждую названную в списке страну), крики его сторонников… Джозеф Адамс смотрел, и слушал, и ощущал внутри себя резонанс с этими выкриками, ехидную ухмылку – в резонанс с ухмылкой Гитлера… и в то же время чувствовал наивное детское удивление: неужели эта сцена действительно когда-то могла происходить в реальности? А она происходила. Эти кадры из первой серии Версии А были – невероятно, учитывая их фантастическое содержание, – абсолютно настоящими.

Но дальше – дальше началось искусство берлинского кинематографиста 1982 года. Сцена с речью в Рейхстаге размылась, потускнела, и на ее месте проступила, все четче и четче, новая картинка. Веймарская депрессия, еще до Гитлера; голодные, лишившиеся надежды немцы. Безработные. Банкроты. Потерянные. Побежденная нация, не имеющая будущего.

Именно отсюда начался закадровый комментарий, мелодичный, но твердый голос опытного актера, нанятого Готтлибом Фишером, – по имени Алекс Сорберри или что-то вроде того – начал накладывать присутствие своей ауры, интерпретируя видеоряд. А видеоряд уже показывал морские сцены – как Королевский военно-морской флот Великобритании поддерживал блокаду в год после Первой мировой; как он целенаправленно и успешно морил голодом, навсегда калечил нацию, которая сдалась давным-давно и сейчас была полностью беззащитна.

Адамс остановил просмотр, откинулся и зажег сигарету.

Неужели ему действительно нужно выслушивать мурлыкающий голос Александра Сорберри, чтобы понять месседж Версии A? Просидеть все двадцать пять достаточно длинных серий, а затем, когда это испытание закончится, перейти к столь же длинной и изощренной Версии B? Он ведь знал этот месседж. Алекс Сорберри в Версии A; какой-то восточногерманский профессионал, аналог Сорберри, в Версии B. Он знал оба месседжа… ибо как существовали две разные версии, существовали и два разных месседжа.

Сорберри в тот момент, когда сканер выключился, дав Адамсу благословенную передышку, как раз собирался продемонстрировать один любопытный факт: связь между двумя сценами, разнесенными по времени на двадцать с лишним лет. Британская блокада 1919 года – и концентрационные лагеря, полные голодающих, умирающих скелетов в полосатых робах в 1943-м.

Это британцы вызвали к жизни Бухенвальд, таким был посыл пересмотренной истории от Готтлиба Фишера. Не немцы. Немцы были жертвами, в 1943-м точно так же, как и в 1919-м. А следующая сцена в Версии A покажет жителей Берлина в 1944-м, рыскающих по лесам вокруг Берлина в поисках крапивы на суп. Немцы голодали; вся континентальная Европа, все люди в концлагерях и вне их – голодали. Из-за британцев.

И это было так очевидно, ведь тема поднималась вновь и вновь в каждой из двадцати пяти мастерски сложенных вместе серий. Такой была «окончательная» история Второй мировой войны – во всяком случае, для жителей ЗапДема.

Зачем это смотреть? Адамс спрашивал себя снова и снова, пока курил свою сигарету, подрагивая от физической и моральной усталости. Я же знаю, что тут демонстрируется. Что Гитлер был эмоциональным, ярким, капризным и нестабильным – но это само собой; это же было так естественно, лгал фильм. Потому что он был просто-напросто гением. Как Бетховен. А все мы восхищаемся Бетховеном; гениям мирового уровня нужно прощать их эксцентричность. И да, надо признать, что Гитлера в конце концов довели до края, до психопатической паранойи… из-за нежелания Англии понять, осознать грозящую реальную опасность от сталинской России. Особенности личности Гитлера (а он, что ни говори, подвергался огромному и длительному стрессу во время Первой мировой войны и Веймарской депрессии, как и все немцы) заставили более флегматичных в целом англосаксов ошибочно предположить, что Гитлер «опасен». А на самом-то деле – серию за серией Алекс Сорберри будет промурлыкивать этот месседж – обычный ЗапДемовский телезритель откроет для себя тот факт, что Англия, Франция, Германия и Соединенные Штаты должны были стать союзниками. Против настоящего злодея, Иосифа Сталина, с его манией величия и планами по захвату мира… неопровержимо подтвержденными действиями СССР после войны, когда даже Черчилль вынужден был признать, что Советская Россия и есть настоящий враг.

…И была им всегда. Коммунистическая пропаганда, пятая колонна в странах Западной Демократии, все же смогла каким-то образом обмануть людей, даже правительства… даже Рузвельта и Черчилля, и то же самое в послевоенном мире. Взять, к примеру, Элджера Хисса… взять Розенбергов, что украли секрет Бомбы и передали его Советской России.

Взять, к примеру, эпизод, с которого начиналась четвертая серия Версии A. Прокрутив ленту, Адамс остановил ее на этом эпизоде и приник к окулярам сканера, этого современного технологичного хрустального шара, в который смотрели, чтобы узнать – не будущее, но прошлое. И…

И даже не прошлое. А тот фейк, который он сейчас и наблюдал.

Перед его глазами развертывалась сцена из фильма с закадровым комментарием неизбежного, бесящего уже Алекса Сорберри и его масляным умелым журчанием. Сцена, ключевая для итоговой морали Версии A, которую Готтлиб Фишер при буквально небесной помощи военной элиты ЗапДема желал во что бы то ни стало донести до аудитории, – другими словами, это был raison d’être, смысл существования всех двадцати пяти серий Версии A, каждая по часу.

Сцена, что в миниатюре разыгрывалась перед ним, демонстрировала встречу трех глав государств – Рузвельта, Черчилля и Сталина. Место действия: Ялта. Зловещая, роковая Ялта.

И вот три мировых лидера сидели в поставленных рядом креслах, позируя фотографам; это был исторический момент, значение которого было непередаваемо велико. И никто из живых не смеет забыть его, потому что именно здесь – лился голос Сорберри – было принято судьбоносное решение. Вы сами видите его сейчас своими глазами.

Какое решение?

Профессионально вкрадчивый голос шептал в ушах Джозефа Адамса: «На этом месте, в эту минуту, была согласована сделка, что должна была определить судьбу человечества на поколения вперед, еще не рожденные поколения».

– Окей, – громко сказал Адамс, вспугнув безобидного коллегу, сидящего за сканером напротив него. – Извините, – сказал Адамс и дальше уже просто думал, не проговаривая вслух: ну же, давай, Фишер. Покажи нам эту сделку. Как говорится, лучше один раз увидеть.