Проводница Лена оказалась молодой и симпатичной. Представляю, какую ей приходится выдерживать осаду со стороны скучающих пассажиров мужского пола. Пакет, который она мне передала, был довольно толстеньким. И хотя я знала, что Валюля полностью оплатила доставку в соответствии с негласной таксой, все-таки сунула девушке небольшую денежную купюру. Так сказать, бонус за добросовестность. Мы расстались, вполне довольные друг другом.

Любопытство раздирало меня на кусочки. Я зарулила в привокзальный скверик, подальше от чужих глаз, и торопливо распечатала большой конверт из плотной серой бумаги. Пачка листов чуть не разлетелась от порыва теплого весеннего ветра. Усевшись поудобнее, я стала нетерпеливо их перебирать. Личные письма, записки, донесения, официальные справки — отголоски чужой судьбы были у меня в руках. Да, документы оказались очень интересными. Они подтверждали мои смутные догадки. Валюля — молодец, хорошо поработала! Щелк! Щелк! Пазлы таинственной мозаики вставали на свои места. Но до полной картины было еще очень и очень далеко.

Скоро Зойка посадит меня в долговую яму. Конечно, от сидящего в яме толку никакого в смысле денег. Но моральное удовлетворение для кредитора огромное. Можно, например, кидать в должника тухлыми яйцами и огрызками яблок. Или не давать есть неделю. А потом накормить селедкой и не давать пить. Да мало ли еще какие законные радости в этом случае может позволить себе обиженный кредитор. Примерно такие картинки я рисовала себе, когда в очередной раз брала у подруги в долг пятьсот рублей, или «пятихатку» в просторечии. «Пятихатка» мне понадобилась вот для чего. Я собиралась навестить Таточку и ее мать и по этому случаю прикупить гостинцев повкуснее. Приставать к сослуживцам с предложением оказать спонсорскую помощь было неловко. Мои небогатые коллеги и так уже сбрасывались на пакет с провизией для Василия. Несмотря на то что плотник все еще находился в состоянии острого психического расстройства, пищу он принимал регулярно. И потом, это ведь мое личное желание — немного скрасить незавидную Таточкину жизнь.

Загрузившись на всю сумму (твердая колбаса, шпроты, фрукты, шоколад, печенье и прочая и прочая…), я отправилась в сторону «графских развалин». На «развалинах» с момента моего последнего визита ничего не изменилось. Если не считать веселой луково-чесночной поросли на грядках сползающих в реку огородов.

В этот раз Рая встретила меня уже как старую знакомую. Правда, когда я выкладывала из пакетов на стол гастрономические сокровища, она сконфузилась и попыталась протестовать. Но я соврала, что продукты оплачены из директорского фонда, и Рая успокоилась. За чаем, который мне традиционно предложили, беседа крутилась вокруг состояния Васиного здоровья. Из слов жены было ясно, что она ничего не знает о таинственной визитерше. А психоз мужа списывает на неумеренное потребление алкоголя в сочетании с черепно-мозговой травмой. Примерно так ей и врачи объяснили. Ну и хорошо, тем спокойней для нее. Я предпочла умолчать об известных мне подробностях.

Таточка сияла. Было видно, что она рада неожиданной гостье. Бедная больная девочка в окружении конфет и апельсинов выглядела почти счастливой.

Пока я помогала Рае убирать со стола, Таточка раздобыла где-то старый фотографический альбом и с застенчивой улыбкой подала мне. Обложка альбома была обтянута коричневым бархатом, потертым от времени, в правом нижнем углу сиял маленький золотой силуэт Ростральной колонны и вились золотые же буквы: «Ленинград».

— Это наш архив, — засмеялась мать.

Я стала с интересом разглядывать фотографии. Вот Рая, совсем юная, веселая, с подругами после выпускного. Вот она с огромным букетом цветов в руках. А это что за стройный симпатичный молодой человек рядом?

— Да это же Вася двадцать лет назад! Не узнали?

Вася?! Не может быть! Вот тебе и похмельная личность. Да, жизнь круто проехалась своим колесом по этому безмятежно-счастливому лицу.

— Сейчас вам свежие фотокарточки покажу. Вася недавно у соседа аппарат брал, купил пленку и нащелкал нас с Таточкой. Мы ведь уже давно не фотографировались.

Рая достала бумажный пакетик с символикой фотосалона и высыпала на стол глянцевые цветные прямоугольники. Я стала их перебирать и вдруг… Что такое? Я не верила своим глазам! Среди вороха семейных снимков лежала странная фотография, которую Рая небрежно отбросила в сторону, считая совершенно неинтересной. Стараясь ничем не вызвать своего волнения, я тихонько прикрыла фотографию рукой и, улучив момент, незаметно сунула в карман. Да простит мне Васина семья это воровство. Снимок им, скорее всего, не нужен, а для меня он — просто потрясающая находка. Важная улика, можно сказать.

Вскоре я стала прощаться. Украденное фото прожигало дыру в моем кармане.

— Спасибо, что не забываете о нас и Васю навещаете. Мне бы тоже нужно почаще к нему ходить, но не получается. Таточку не с кем оставить.

— Рая, неужели у вас в городе больше вообще никого нет, кто мог бы прийти в больницу?

— Из родственников никого, — произнесла Рая твердо. — А из друзей… Ну, я не знаю… Как-то так получилось, что друзей тоже особенных нет. Со старыми после переезда связь потеряли, а новых здесь не завели. Я не работаю, целый день дома. Откуда взяться друзьям?

— А Вася?

— Он хоть и пьет, но с забулдыгами не водится. А из приличных кто с пьющим дружить будет? Приятельствовал тут с одним… Но больше по делу.

Уши у меня встали «домиком», как у Муси. Горячо,горячо!

— Так, может, этому знакомому рассказать про вашу беду? Глядишь, поможет чем или хотя бы в больницу сходит.

— Вряд ли.

— И все-таки, Рая, давайте я попробую с ним поговорить.

— Его зовут Иван Семенович Болбот. На базаре есть ларек, он там и сидит. Скупает предметы старины, приторговывает попутно всякой всячиной. Вася как-то ему старые книги продал, от тети остались. Так и познакомились. Иван Семенович стал мужу клиентов подыскивать — кому что подремонтировать по мелочи. Руки-то у Васи хорошие. На этой почве больше и общались.

Значит, Иван Семенович Болбот из ларька. Ладно, будем искать ларек.

Найти ларек оказалось проще пареной репы. Элегантное железное сооружение типовой конструкции, выкрашенное в неназойливый бурый цвет, расположилось прямо напротив базарных ворот.

Никаких особых опознавательных знаков ларек не имел. Только на узком прилавке сбоку от окошечка скромно притулилась картонка, на которой от руки написано: «Куплю предметы старины, значки, монеты, книги, фарфор». Слово «антиквариат» нигде не упоминается. Но я этот фокус знаю. Сидит себе такой скромный дядечка, скупает по дешевке всякую дребедень. Кое-что перепродает начинающим коллекционерам и просто любителям. И в один прекрасный день приходит к нему, допустим, бедная бабуля и приносит вещичку наследную, которая в столичном антикварном салоне потянет на сотню-другую тысяч. Дядечка в этом хорошо сечет. Бабуле он от щедрот своих отваливает сотню, но, разумеется не тысяч, а рублей. И вскоре вещичка уплывает в столицу. Или прямо здесь в хорошие руки, если в этих руках просматривается достаточное количество денежных знаков. Так и ведет свой бизнес потихоньку. Порою очень даже успешно, смотря по тому, что в его сети попадется. И ведь попадается! У нас в провинции люди истинной цены антиквариату пока не знают. Уж тем более когда нужда припрет. Тут и пятидесяти рублям за какую-нибудь старую штучку рады. Все равно, считают, бросовая. А штучку эту впору на аукцион «Сотбис» отправлять.