– А теперь о том, почему я задал вам этот вопрос, – продолжал говорить в трубку Гуров, но теперь тон его сменился, стал сочувствующим. – Боюсь, что буду вынужден серьезно огорчить вас. Ваш приятель погиб. Восьмого января, на следующий день после того, как встретил с вами Рождество. Причем при таких обстоятельствах, что этим делом занимаемся мы, Главное управление. Только прошу вас, Маргарита Олеговна, постарайтесь обойтись без истерик и обмороков. Мне необходимо встретиться с вами. То есть как это «когда?». Чем скорее, тем лучше. Нет, давайте я сам приеду к вам, диктуйте адрес. Так, Большая Ордынка… Ждите, я буду у вас примерно через час.

Он положил трубку, вытер вспотевший лоб. Да, сообщать такие новости – не самое приятное занятие.

– Вот, всегда так! – с деланой грустью произнес Крячко. – Как с молодой и, возможно, симпатичной дамой общаться, так это Лев Иванович Гуров. А как в больницу к порезанному уголовнику, так это, конечно, Станиславу Васильевичу Крячко отдуваться!

– Сильно сомневаюсь, – сказал Гуров, покачав головой, – что при личной встрече эта дама вызовет у меня горячую симпатию. Ладно, не стоит терять времени. Ты – в больницу, я – на Большую Ордынку.

– А я? – с иронической улыбкой поинтересовался Орлов. Чуткое ухо смогло бы уловить в голосе генерала едва заметную нотку зависти. В душе Петр Николаевич все же оставался оперативником, скучал по сыскной работе.

– А ты, Петр, – сидишь в своем кабинете и осуществляешь, как это называется?.. Общую координацию! – ответил Гуров. – Начальство не стоит баловать. Тем более что коллегия министерства у тебя сегодня, так? Доклад-то успел сочинить?

– Успел, – тяжело вздохнул Орлов. – Век бы тот доклад не видеть.

Он поднялся из-за стола, подошел к тоже вставшим Льву и Станиславу, крепко пожал им руки, традиционно пожелав:

– Удачи, сыщики!

…Сергей Осинцев с трудом повернул тяжелую голову, сфокусировал взгляд на посетителе, усевшемся на стул рядом с его кроватью. Теперь любое движение требовало от Осы предельного напряжения сил… Кто ж это к нему пожаловал? Симпатичный с виду жилистый мужик лет пятидесяти с небольшим. В гражданской одежде, поверх которой небрежно наброшен белый халат. Улыбается… Но вот глаза у него… Специфические такие глаза, с характерным прищуром. И взгляд исполнен холодного любопытства, смотрит он на Осинцева, как экспериментатор на лягушку. Уже, наверное, и скальпелек припасен.

«На врача не похож, – подумал Оса, который вообще-то соображал быстро и неплохо, даже сейчас, будучи едва живым. И глаз у него был наметан. – А на кого похож? На мента. На гражданина начальника. И не из простых. От такого типа можно ждать чего угодно. Какой холеры, интересно, им от меня еще потребовалось? Больше месяца никто не беспокоил… Какой холеры?.. Мне же недолго жить осталось».

– Что, неважны твои дела, Сергей Павлович, – медленно проговорил мужчина, причем интонация его была не вопросительной, а утвердительной. – Совсем, прямо скажем, поганенькие дела. Ты не подумай, что я злорадствую. Просто куда ж от факта деваться: основательно тебе здоровье попортили. Меня Станиславом Васильевичем зовут. Кто я такой, ты, наверное, догадываешься. Но представлюсь по всей форме: полковник ГУ уголовного розыска России, старший оперуполномоченный по особо важным делам Крячко. Не приходилось такую фамилию слышать? Или такую: Гуров Лев Иванович… Это мой начальник. Жаль. Не дошла еще молва о нас до провинции. Если бы слышал, глядишь, легче бы нам разговаривать стало.

Осинцев промолчал. Ни малейшего желания разговаривать о чем бы то ни было с этим ментом он не испытывал. Только удивился: полковник? Да еще из Главного управления? С какого бы это перепугу им, Осинцевым, такие чины заинтересовались? И фамилия, вторая фамилия… Чем-то она его цепляла. А вот еще интересный момент: его соседа по палате переложили на каталку и шустренько так куда-то увезли. За пять минут до того, как этот матерый ментяра объявился. Надо понимать, чтобы тот не слышал, о чем с ним ментяра говорить станет. Раньше ничего подобного не было.

– А поговорить нам все же придется, – жестко произнес Крячко, будто бы прочитавший мысли Сергея Осинцева. – С глазу на глаз. Ты со Священным Писанием знаком? Доводилось читать?

Оса тихонько хмыкнул. Ничего себе дела… Сплошные странности и непонятки. Полковник милиции о Священном Писании заговорил! Еще и проповедь прочтет…

– Там хорошо сказано, – продолжал Крячко, словно бы не обращая внимания на молчание Осинцева, словно бы просто рассуждая вслух. – Что поднявший меч от меча и погибнет. Ну, у тебя, понятно, не меч был. Но к ножам это наблюдение, выходит, тоже относится. Сперва ты, понимаешь ли, ножом орудовал, а потом и на тебя нож нашелся. В чем-то даже справедливо, не находишь?

Глаза Осинцева превратились в узкие щелочки.

– Чего ты хочешь от меня, полковник? – скривив рот, тихим хриплым голосом спросил Сергей. – Какого пса тебе, ментяра, от меня надо? Чем это я там орудовал?

Станислав словно бы не расслышал вопроса. Так же спокойно и неторопливо, не обращая внимания на злобный тон Осинцева, он произнес:

– Вот ткнул ты ножиком Иннокентия Кайлинского… Грамотно ткнул, профессионально, с одного удара положил насмерть. Это с тобой какие-то неумехи косорукие разбирались.

Услышав эти слова, Осинцев дернулся так, что игла от системы, торчавшая у него в локтевой вене левой руки, чуть не вывалилась наружу. Нет, такого он не ожидал!

– Знать не знаю никакого Кайлинского, – просипел он. – Впервые про такого слышу.

– Впервые? Да будет тебе! – устало выговорил Крячко. Станислав сейчас испытывал острую радость: по непроизвольной реакции Осинцева сыщик понял, что его предположение оказалось верным, а блеф удался. Только не стоило демонстрировать эту радость Осинцеву. – Чего ты дурака валяешь? Жена Кайлинского, Елизавета, тебя запомнила. Да, это когда ты к Иннокентию в гости заходил. Аккурат за два дня до того, как вы с ним в столицу отправились. В одном, замечу, вагоне. Однако до столицы Иннокентий не доехал. Сошел, так сказать, по дороге. С твоей помощью. И отправился совсем в другое место. Откуда не возвращаются. Бедняга. А ты ведь в одной школе с ним учился. Только он в «А», а ты – в «Б» классе. Почти одноклассники, а ты его перышком. Ай‑яй‑яй… Нехорошо как-то! И чего вы не поделили? Неужто жадность замучила? Всегда я говорил, что жадность – мать всех пороков.

– Мало ли, к кому я в гости мог зайти, – со злостью сказал Осинцев. Говорить Сергею было трудно. – Ничего ты не докажешь, полковник! На пушку меня берешь. А в Москву я по своим делам двинул, имел право. Подумаешь, в одном вагоне… Больно я знал, кто еще в нем едет.

Станислав осуждающе покачал головой:

– Ну что ты, как малолетка, право слово! – Крячко, убедившись в том, что идет в правильном направлении, решил еще немного сблефовать. Очень полезный прием. – Что, скажешь, и ножик не твой?

– Какой еще ножик? – с трудом выговорил Осинцев. Голос его заметно дрогнул, и Крячко понял, что вновь попал в центр мишени.