Ее рука легла на спинку стула, и взгляд сразу приковали два старинных кольца. Они показались именно старинными: с большими камнями и витиеватым плетением серебра. Бабушка замерла и превратилась в древнюю статую, выточенную из светлого мрамора. Безупречную и вечную. – Если бы сейчас кто-нибудь услышал меня, он бы не поверил, что это говорю я… Мне не свойственно сожалеть о чем-либо и тем более извиняться. Должна признаться, мне и сейчас это трудно сделать. – По ее лицу пробежала тень, уголки губ недовольно опустились.

– И не надо… – неуверенно произнесла я, отводя взгляд в сторону. Я ощущала неловкость и ничего не могла с этим поделать, будто ураган подхватил меня, как пушинку, и отнес туда, где мне вовсе не следовало быть.

Должна ли я жалеть врага? А если враг раскаивается? Бывает же такое… «Потому что твоя мама наложила на меня тяжелое проклятие. Да, я каждые день и ночь думала о тебе. И, да, я измучалась». Жизненного опыта категорически не хватало, и я, пользуясь моментом, запоздало принялась разглядывать обстановку. Я надеялась, что детали интерьера отвлекут от разговора или подскажут, как себя вести.

Комната была светлой и просторной и, наверное, она играла роль гостиной. Здесь царил абсолютный порядок, и никаких личных вещей не наблюдалось. Рядом со стеной располагался длинный светло-серый диван с большим количеством подушек разного размера, углы занимали уютные кресла, и рядом с каждым горел светильник. Тяжелые синие шторы, стянутые на уровне подоконников серебристыми лентами, украшали широкие окна. Одна картина – морская, вторая – берег и голубая гладь воды. Этажерка с книгами. Не известное мне высокое растение в напольном горшке. Собственно, этот куст и оживлял комнату, его ветки переплетались и тянулись и в стороны, и к потолку. «Жаль, не елка, а то можно было бы украшать на Новый год».

Бабушка молчала. Вероятно, она давала мне возможность немного привыкнуть к происходящему. Наверняка я не выглядела спокойной и на моем лице отражались разные чувства.

– Я делала все, чтобы Андрей расстался с твоей матерью. Но мои попытки разбивались вдребезги. Он нервничал и просил не вмешиваться в его личную жизнь. И однажды я поняла, что должна знать гораздо больше… Должна слышать их разговоры и всегда находиться на шаг впереди. Я установила прослушивающие устройства сначала в машине Андрея и в его комнате, а затем спрятала еще одно в воротнике куртки. И я сказала твоей маме, что сын любит меня бесконечно и охотно делится со мной всеми секретами. Она не верила, но теперь я знала, какими ласковыми словами Андрей называет ее, что он ей обещает, о чем они мечтают вдвоем, куда ходят и даже что едят… И эту правду я с легкостью и удовольствием бросала в лицо твоей маме. Я говорила: «Так будет всегда. Ты никогда не станешь для Андрея по-настоящему важной. Ты не первая, не вторая и не третья в его судьбе. И он всегда будет приходить ко мне, чтобы рассказать о своей жизни до мелочей. Мы традиционно обсуждаем все его мимолетные увлечения». Признаться, я рисковала. Но твоя мама была гордой, а мои слова весили слишком много, потому что теперь подтверждались неоспоримыми доказательствами. Наш последний разговор состоялся в этой комнате, и именно тогда мне стало известно, что скоро я стану бабушкой… А Андрей так и не узнал, что станет отцом. Эта новость сначала не слишком тронула меня, я надеялась на законных внуков от женщины, которую выберу сама. Но… Господь наказал меня. Он встал на сторону твоей мамы. – Бабушка коротко вздохнула. – Прошло несколько лет, и в гостях у друзей семьи Андрей познакомился с Леной. Конечно, я предпочла бы женщину без детей и не побывавшую уже в браке, но это была отличная партия, и к тому же я начинала бояться, что после Маши Андрей вообще перестанет смотреть на женщин и замкнется на работе. Я тогда еще подумала: «Если она родила первому мужу двух здоровых сыновей, да еще и близнецов, то с легкостью родит еще». Я ошиблась. Через два года у Лены начались некоторые проблемы со здоровьем, и мои планы рухнули раз и навсегда. Худшего наказания и не могло быть. «Знайте, если у меня родится дочь, я назову ее Дженнифер. В вашу честь. Я говорю это для того, чтобы каждый день и каждую ночь вы думали о том, что где-то есть девочка, возможно, похожая на вас…» – бабушка повторила слова моей мамы. – И я начала думать о тебе. Каждый день и каждую ночь. И, хотя я не имела понятия, кто родился у Маши, я представляла ребенка исключительно девочкой. С моим именем. И вот ты сидишь в этой комнате за столом… Дженни, ты сейчас не поймешь, какое счастье знать, что ты есть и что ты теперь… рядом. Я могла бы скрыть многое, и вряд ли бы ты когда-нибудь узнала всю правду, но я раскаиваюсь в своих поступках и хочу исправить хоть часть содеянного. К тому же в твоей душе не должно остаться недоверия. Это важно. Ты – часть нашей семьи. Ты – продолжение нашего рода. Ты – моя внучка.

Бабушка замолчала, села на стул и посмотрела на меня, ожидая ответа. Ее серые глаза блестели, но, скорее всего, не от слез. Умеют ли плакать такие женщины? Я сильно сомневалась в этом, но на всякий случай перевела взгляд в сторону и принялась разглядывать цветок.

Что я могла сказать?

В голове проносились обрывки фраз и отчего-то вспоминалась прежняя жизнь с дядей и тетей. Я сравнивала. Конечно, мне доставалось раньше, но от проблем всегда получалось увильнуть по проторенным дорожкам. В доме Юрия Викторовича и Марины Аркадьевны я скрывалась то на чердаке, то в своей комнате. День пролетал довольно быстро. Теперь же я будто пробиралась через дебри, шла вперед без всяких ориентиров и даже не догадывалась, выйду на свет или нет…

Не предам ли я маму, если перечеркну прошлое? Вот главный вопрос.

В душе царила растерянность, никакой ненависти или желания отомстить не наблюдалось. Но и родственных чувств я не испытывала к бабушке. Наверное, правильным было бы ответить: «Извините, мне нужно срочно переговорить с Большой Медведицей», но, полагаю, машина скорой помощи в такие поселки приезжает быстро…

Я должна была произнести хоть что-то, пауза затянулась, и хотелось как можно скорее закончить разговор, сбежать, рухнуть на кровать, уткнуться в подушку и… послушать тишину.

– Понятно, – наконец-то многомудро выдохнула я и вновь посмотрела на бабушку.

– Пожалуй, я спущусь к завтраку, и мы познакомимся официально.