– Ясно, – сказала я, глядя на ястреба. Тот вроде бы задремал, но я плохо разбиралась в повадках хищных птиц, так что могла и ошибиться. – Тогда едем, только Твана оседлаю…

Зоркий остался на ветке: я хотела было пересадить его к себе на плечо, но он распахнул крылья и так яростно зыркнул на меня, что я передумала.

– Захочет – нагонит, уж не потеряет, если единожды нашел, – сказал Рыжий, и мы тронулись в путь.

Ястреб крикнул что-то нам вслед, и, обернувшись, я увидела, как он взмыл над кронами деревьев и исчез в вышине…

Мой провожатый хорошо рассчитал время: вскоре после полудня впереди показалась поросшая травой двускатная крыша. Довольно большой дом словно врос в землю в глубине лощины, приткнувшись к склону, покрылся мхом и вьюнком, и теперь его было не так-то просто разглядеть, особенно если не знать, что ищешь…

Рыжий придержал коня, пошарил за пазухой, выудил свистульку (наверно, ту самую, о которой рассказывал мне) и резко дунул в нее. Получившийся звук никак не был похож на трель жаворонка, могу сказать честно!

Дверь приотворилась, кто-то выглянул наружу, и Рыжий махнул рукой.

– Они, они! – послышалось в доме. – Да собирай на стол, кляча бестолковая…

– Сам ты старый осел, подмети хоть!..

– Здорово, Клешнявый, – сказал Рыжий, спешившись, и протянул руку крепкому мужчине, который первым к нам подошел. Я заметила, что на руке этой было всего три пальца, отсюда, наверно, и кличка. – Как вы тут живы-здоровы?

– Потихоньку, – ответил тот, скосив на меня глаза. – А…

– Я сам лошадей в конюшню отведу. Хозяйка, уж пособи со своим красавцем, а то он опять меня укусит!

Я кивнула и повела Твана за ним. Конюшня снаружи так обросла диким виноградом, что я было приняла ее за холм!

Должно быть, когда-то здесь могло стоять десятка два, а то и три лошадей, но теперь часть кровли обрушилась, дальняя часть конюшни не использовалась, и денников в самый раз хватило на наших коней. Кроме них, тут уже стояло несколько лошадей попроще, крепких и выносливых с виду, далеко не кляч.

– Пойдем знакомиться, хозяйка, – сказал Рыжий, обиходив наших животных. – Люди заждались…

Не знаю, что я ожидала увидеть, войдя под эту крышу. Быть может, отряд отборных головорезов вроде гвардейцев Марриса? Или банду суровых, заросших бородами контрабандистов, знающих все горные тропки лучше, чем линии на собственной ладони? А может, сборище дворян-отщепенцев в потертых камзолах, на которых лишь чудом сохранились остатки кружев и позолоты, но мечи по-прежнему остры?

Должно быть, мне следовало читать меньше романов.

Их было всего четверо, и…

– Ну вот, – будничным тоном произнес Рыжий. – Я привез королеву, как и обещал.

На мгновение воцарилось молчание, которое нарушало только громкое сопение Клешнявого и треск пламени в очаге, а потом один из мужчин вдруг шагнул вперед и проговорил хрипло:

– Госпожа… Госпожа Жанна… Вправду живая…

– Это еще что за представление? – Я попятилась, когда он упал на колени и попытался поцеловать мне руку.

– Не узнаешь? – спросил Рыжий, подняв его на ноги. – Ну, присмотрись!

Я всмотрелась в худого бородатого, немолодого уже и вдруг, словно громко треснувшее в огне полено пробудило мою память, воскликнула:

– Ты тот самый егерь! Прости, я не помню твоего имени…

– Деррик я, госпожа… где же тебе упомнить… – У него жалко дрожали губы, и это выглядело так странно у взрослого мужчины! – Ох… прости, госпожа, не уберег…

– Это не твоя вина, – сказала я, вспомнив его голос.

Верно, Деррик вместе с Саннежи пытался остановить меня, когда я сунулась к якобы мертвому волку – отсечь пышный зимний хвост, свой законный трофей. Я хотела подарить его Саннежи, чтобы носил на шапке и не зазнавался…

– Где ж не моя… не устерег ведь. – Деррик неуклюже утер глаза рукавом. – Его величество, земля ему пухом, пощадил, не убил на месте… Князь, светлого ему неба, собой меня заслонил, сказал, я слишком далеко был, всяко бы не поспел…

– Ты не виноват, – повторила я. – Скажи лучше, где ты был все эти годы?

– Да жил сам по себе, госпожа. Руки при мне, дичи настрелять могу, на хлеб-соль ее обменять тоже, – ответил он пасмурно. – Да только теперь не то что оленя, куропатку подстрелить не моги, вмиг вздернут!

– А это Медда, – перебил его Рыжий, подтолкнув вперед рослую крепкую женщину. – Ее ты уж точно не вспомнишь, хозяйка.

– Да где уж там, – густым сочным голосом произнесла она. – Когда мы с госпожой повстречались, я втрое меньше была, а она – вполовину. Я дочка мельника с Косого ручья.

Я всмотрелась в круглое румяное лицо, встретилась взглядом с темными, похожими на сливы глазами и вдруг вспомнила эту вот косенькую неуверенную улыбку: верхняя губа у Медды забавно поддергивалась, как у щенка, обнажая кривоватые передние зубы, а вид при этом делался таким растерянным, словно она вообще не умела улыбаться и удивлялась, как это у нее вышло.

– Отчего же, помню, – сказала я. – Поправь, если ошибусь. У твоего отца было три сына и ты – единственная дочь. Когда он умер, они взялись делить наследство, и по всему вышло, что тебе придется или оставаться приживалкой у кого-то из братьев, или идти замуж за того, кого укажут, или просто – на все четыре стороны, если отпустят, конечно. Так было дело?

– Точно так, госпожа, – серьезно кивнула Медда. – А тут рядом королевская охота случилась. Я из сарая, где меня закрыли, удрала да и кинулась в ноги… Под копыта то есть. Думала, пусть лучше затопчут или еще как прибьют, только бы сразу… На кой такая жизнь?

Я прикрыла глаза вспоминая: да, был погожий летний денек, отец взял меня на охоту, и я радостно вскочила на Тви… Саннежи тогда с нами не было. Или был? Не помню… Я так привыкла к тому, что он всегда рядом, что теперь не могла сказать точно, в какую минуту его не оказывалось поблизости!

Так вот, для настоящей охоты еще не пришло время, и мы просто пронеслись по лесу, вспугивая дичь. Егеря отмечали лежки и новые тропы, а я просто наслаждалась прогулкой. Мы решили остановиться ненадолго у ручья, чтобы освежиться и полюбоваться мельницей: мне всегда нравилось наблюдать, как громадное колесо черпает воду, а где-то внутри сооружения скрипят жернова, и я как раз намеревалась попросить отца пустить меня посмотреть, как все это устроено. Однако не успели мы добраться до воды, как вдруг из прибрежных кустов прямо под копыта наших лошадей бросилась растрепанная, почти голая девчонка и взмолилась о королевской милости…

Я помню, она была вся в синяках: старший братец учил строптивицу уму-разуму, на лице запеклась кровь: средний оттаскал за волосы так, что выдрал порядочный клок на виске, а одежду младший отобрал, чтобы не сбежала из сарая, где дерзкой девчонке было велено сидеть на соломе.