Взятки шли не только от обывателей чиновникам, но и в чиновничьей среде снизу вверх, и местные должностные лица из своих доходов также платили вышестоящему начальству. Пензенский жандармский штабофицер писал в 1856 г.: «Земская полиция и городничие, имея по делам отношения к губернскому правлению, говорят, должны поддерживать оные деньгами, а также утверждают, что, кроме губернского правления, многие исправники, судьи и проч. имеют свои установленные ежегодные отношения к начальнику губернии и чиновнику особых поручений Караулову, которыми и поддерживаются на своих местах». Из Псковской губернии жандармский майор Деспот-Зенович сообщал в 1845 г., что губернатор Г. М. Бартоломей требовал от одного из полицмейстеров, «чтобы он платил ему ежегодно пять тысяч рублей ассигнациями». А нижегородский председатель казенной палаты Б. Е. Прутченко «ежегодно отправлял в Петербург чиновника (которого и прямо называли) с надлежащим приношением начальству и, само собой разумеется, что за такое приношение начальству он получал право сводить очень прибыльные для себя счета с винным откупщиком и другими лицами, пробавляющимися около казенного сундука». Согласно жандармскому донесению, Прутченко «составил значительное состояние, тысяч до четырех душ крестьян», приобретая их на имя своей сестры (70; 45).

Чиновник, губернский секретарь

Более высокопоставленные чиновники также пользовались возможностями, которые давал высокий пост. Знаменитый николаевский министр путей сообщения граф П. А. Клейнмихель в глазах всей России считался первым вором, и громко говорили, что наиблестящим для него делом было восстановление после пожара царской резиденции – Зимнего дворца. В 1882 г. Костромская городская дума начала хлопоты о проведении железной дороги до Костромы. Депутация была принята императором. Но дело шло туго, и видный сановник, от которого зависело окончательное решение, даже выгнал надоедавших ему купцов и запретил их принимать впредь. Тогда было решено послать одного представителя делегации для «личных объяснений». «Для ниспослания удачи был отслужен молебен, после чего выделенный член делегации отправился на дом к сановнику. Прежде всего, он дал монументальному швейцару двадцать пять рублей и повел дипломатические разговоры, берет или не берет его хозяин. Так как ответ был хотя и туманный, но не безнадежный, делегат отправился в гостиную, куда вскоре влетел сановник. Увидя просителя, он закричал: «Опять вы здесь? Сейчас же вон!». Но пришедший шепотком спросил: «Ваше превосходительство, смилуйтесь, скажите, сколько Вам надлежит выразить благодарности?». На сие сановник уже другим тоном сказал: «Садитесь». В общем, быстро сошлись на трех с половиной тысячах серебром» (94; 387).

Министр финансов Вышнеградский при Александре III (не он ли решал вопрос о дороге на Кострому?) был уличен в том, что поставлял шпалы для железнодорожного строительства из своего имения; это скандальное разоблачение вызвало императорский запрет на участие высших должностных лиц и членов Императорской фамилии в коммерческих предприятиях. Простоватый, мягко выражаясь, Николай II отменил этот запрет, и высшая бюрократия обратилась к активному участию в разного рода акционерных предприятиях, с высоты своих постов способствуя их процветанию. Между прочим, именно такой активности бюрократов и членов Императорской Фамилии Россия обязана войной с Японией: все началось с учреждения группой придворных и высших бюрократов (поговаривали и о тайном участии императрицы) лесной концессии в Корее (сфера влияния Японии) на пограничной реке Ялу – как будто в России лесов не было; к тому же рубкой леса занимались воинские команды, и у японцев сложилось впечатление, что Россия ввела в Корею войска. Ну насчет того, как большие «шишки» распоряжаются солдатами, мы знаем по генеральским и полковничьим дачам.

Брали взятки и воровали разными способами – и напрямую, и завуалированно. Саратовский губернатор А. Д. Панчулидзев (отец пензенского губернатора, о котором речь шла выше; вот уже где оправдывалась поговорка о яблоньке и яблоке!) предпринял усилия по открытию в городе гимназии. Дворянство изъявило согласие пожертвовать 55 тыс. руб. ассигнациями – остатки от сумм, собранных в 1812 г. на формирование в губернии егерского полка, а городское общество назначило 95 тыс. из оброчных сумм за сдачу городских земель. Панчулидзев уступил под гимназию свой собственный недостроенный дом, взяв за него с города все пожертвованные 150 тыс. руб., обязавшись достроить дом и приспособить его к нуждам гимназии за свой счет. Издержки на достройку дома достигали по смете 40 тыс. Однако «несмотря на то, что дом этот со времени Панчулидзева был несколько раз переделываем заново, сделаны к нему капитальные пристройки, за этот дом едва ли кто теперь (писано в шестидесятых годах) даст больше 40 000 р. сер. Надобно еще заметить, что цены на строительные материалы и работы в настоящее время сравнительно с 1820-ми годами увеличились почти втрое» (141; 35). Конечно, ценность ассигнационного и серебряного рубля несравнима, но ясно, что губернатор неплохо заработал на благородном поприще ревнителя просвещения. Впрочем, деньги-то все равно были «ничьи», а дело было важное, так что эту маленькую спекуляцию саратовскому губернатору можно было бы простить, если закрыть глаза на вопиющее расхождение этого поступка с правилами чести. И не следует полагать, что только отец и сын Панчулидзевы пренебрегали этими правилами. Богатейший нижегородский мукомол, миллионер-старообрядец Бугров перед уходом одного из губернаторов со своего поста якобы поднес ему в качестве прощального подарка серебряный поднос с грудой надорванных губернаторских векселей. «Чтобы вашему превосходительству не думалось по ночам», – пояснил Бугров. И губернатор… взял.

Жандармский штаб-офицер так характеризовал моральные качества чиновничества: «Относительно нравственного убеждения большинства лиц чиновников и служащих, к сожалению, по справедливости должно сказать, что многие наблюдают свои выгоды и установление благодарности и поборы не считаются взятками, о совершенном же бескорыстии по службе не имеют понятия. Общее направление к изобретению из службы к получению денежных выгод сделалось столь общим большинству служащих, что заменить лучшими почти нет возможности и к малейшему уменьшению такого направления нужно весьма много стремления и времени» (72; 37).

Невысокому моральному уровню чиновничества, простодушно уверенного, что «казенного козла за хвост подержать – шубу сшить», соответствовал и низкий образовательный уровень. Речь не идет о низших слоях – канцелярских служителях и классных чиновниках, учившихся на медные деньги и в лучшем случае проходивших курс уездного училища. Хотя для подготовки высшего слоя чиновников из потомственных дворян существовало специальное высшее учебное заведение – Училище правоведения, а всем известный Царскосельский (Александровский) лицей выпускал, прежде всего, в гражданскую службу, в целом даже верхушка бюрократии образованием не блистала. О получившем домашнее воспитание киевском генерал-губернаторе, впоследствии министре внутренних дел Д. Г. Бибикове правитель дел его канцелярии Э. И. Стогов (по словам современников, его свидетельства отличались правдивостью) вспоминал: «Наук он не знал никаких, говорил по навыку по-французски и немецки ‹…›, но писать не умел ни на каком языке. По-русски до того плохо знал грамоту, что не умел и строки написать без руководства ‹…›. Арифметику Бибиков вовсе не знал ‹…›. Я готов держать пари, что он до смерти не верил, что можно сложить 1/2 с 1/3 ‹…›. Историю, географию вовсе не знал» (Цит. по: 72; 36). Конечно, Бибиков (между прочим, пробывший на генерал-губернаторстве 15 лет) был скорее исключением, чем правилом. Но все же на 1853 г. (апогей николаевской бюрократии!) из 48 губернаторов, на которых сохранились формулярные списки, домашнее образование (не под стать ли Бибикову?) имели 30 человек, среднее (кадетские корпуса и гимназии) – девять и высшее – девять. Естественно, что губернаторы, а иной раз и министры, были не слишком компетентны в делах управления. Так, об упомянутом выше нижегородском губернаторе князе М. А. Урусове губернский жандармский штаб-офицер доносил: «Он человек бескорыстный и занимается делами, но все не впрок: ибо сам оных не понимает, а подписывает то, что советники его скажут» (это тот самый Урусов, который якобы предложил откупщику платить ему по два рубля с ведра; не кривил ли душой жандарм?). Так же жандармами характеризовался и томский губернатор инженер-генерал-майор С. П. Татаринов: «Если нельзя оспаривать у генерал-майора Татаринова знания горного дела в отношении искусственном, то утвердительно можно сказать о совершенной его неспособности к управлению губернией в отношении административном». Такого рода характеристик современников немало. Вот, например, мнение известного художника графа Ф. П. Толстого: «Сколько у нас было и есть губернаторов, вовсе не подготовленных ни наукою, ни опытностию к этим важным в государстве должностям… а особливо из военных, которые, воспитываясь в военных заведениях и проведя в молодости время в занятиях по фрунтовой службе, не изучали и не могли изучать наук, необходимых для гражданской службы… Сколько у нас теперь военных генералов губернаторами! У нас, как видно, вполне убеждены не только определяющие, но и сами определенные, что с получением еполет с толстою бахромою приобретаются всевозможные знания и способности, и отважно принимают на себя управление должностями, к которым никогда не готовились и не знают» (178; 149).