– Перестань, – сказала я.

Но она не перестала. Иногда она повторяла это насмешливо, а иногда монотонно, как робот. Меня это раздражало, но ее приставания играли мне на руку, ведь она объявляла во всеуслышание именно то, о чем мне хотелось рассказать всем. Она привлекала ко мне внимание, а я при этом выглядела невинной, даже жертвой.

– Что не так с этой девочкой? – спросила мама, когда я ей рассказала. – Наверняка, это ее родители, уж им-то есть дело. Интересно, как она узнала?

Я объяснила, что, возможно, сама сказала ей – случайно.

– Это ты ей сказала?

– С языка соскочило, – я сжалась, ожидая гнева, но она не рассердилась, а только пришла в замешательство.

– В таком случае это еще более глупо, – сказала она. – Ты сама рассказала ей, а теперь она ходит за тобой и сообщает тебе об этом? Скажи, пусть перестанет. Какая странная девочка.

* * *

Как-то раз отец приехал покататься на роликах и привез с собой шесть наклеек с логотипом его компании NeXT. Они были прекрасны: большие, плотные, из прозрачного пластика. На них были напечатаны черный куб и яркие разноцветные буквы.

– Можешь подарить друзьям в школе, – сказал он.

Я была в нетерпении: когда я их раздам, все поймут, что я его не выдумала.

Примерно тогда же я угадала количество кукурузных зернышек в банке, когда мы играли в игру, которую мисс Джонсон звала «контрольным угадыванием». Уже второй раз подряд я угадала правильное количество, ошибившись всего на несколько зернышек, хотя я просто писала числа, которые не могла назвать словами, потому что не понимала принципа, согласно которому они организованы. Когда мама приехала за мной, они с мисс Джонсон посмотрели на меня с любопытством, как будто я была нераспознанным гением. Спустя неделю написанное мной стихотворение выбрали для публикации в еженедельной школьной газете.

Судьба наконец-то улыбалась мне: я превращалась в ту девочку, какой хотела быть – знаменитую, как отец, и успешную.

Вскоре после того отец привез нам компьютер «Макинтош». Он достал коробку с заднего сидения, отнес в мою комнату и поставил на пол.

– Посмотрим, – сказал он. – Как же она открывается?

Как будто не знал. Я усомнилась, действительно ли он его изобрел.

В комнате была только моя кровать-чердак на ярком деревянном полу. Окна отбрасывали на него параллелограммы света, в воздухе искрилась пыль.

Отец вытащил компьютер из коробки за ручку и поставил на пол рядом с розеткой.

– Думаю, сначала нужно включить его в сеть, – он держал провод так, будто видел его в первый раз.

Потом отец уселся на пол, скрестив ноги. Я опустилась на колени рядом с ним. Он поискал кнопку включения, нашел, и на экране ожившей машины появился улыбающийся компьютер, точь-в-точь такой же, как включенный в розетку прототип. Отец показал мне, как рисовать на нем и сохранять картинки на рабочем столе, а потом ушел.

Он ничего не сказал о другом своем компьютере, «Лизе». Я беспокоилась, что на самом деле он не называл его в мою честь, что это была ошибка.

– Хочешь понравиться одноклассникам? Скажи, что была в НАСА и играла на авиасимуляторах. Они обзавидуются, – сказал Рон.

Он работал инженером в Исследовательском центре Эймса при НАСА, поэтому мог провести нас внутрь. Он говорил об этом несколько месяцев, и в конце концов мы все-таки поехали туда одним знойным днем: солнце палило нещадно и белые камни у тонированных стеклянных дверей излучали жар. Рон сфотографировал меня под табличкой «НАСА», потом еще раз в холле возле стойки и еще раз возле двери в помещение с симуляторами. Мне недавно сделали новую стрижку – карэ точно до подбородка – в «Суперкатс», где у нас была скидка, потому что тетя Линда работала там управляющей.

Симуляторы не работали.

– Черт, – сказал Рон. – Именно в тот день, когда мы пришли. Ну что за глупое совпадение, а?

Изнутри симулятор больше походил на офис, чем на самолет. Там были желтые и синие рычаги рядом с приборной панелью. Экраны были выключены.

– Эти симуляторы просто потрясающие, ты как будто летишь, – сказал он. Когда он говорил об этом, я гадала: действительно ли это похоже на полет, с ветром? и если я врежусь во что-нибудь на авиасимуляторе, почувствую ли я, что падаю?

– Смотри на экран и притворись, что сосредоточена, – сказал он, поднимая фотоаппарат, делая фотографию за фотографией. – И потяни вниз рычаг. Да, вот так. Можешь сказать друзьям в школе, что экраны кажутся черными из-за вспышки.

Он повел меня обедать в заведение, где были белые скатерти и воду наливали из серебряных графинов в винные бокалы. Извинился за то, что не работали симуляторы и что пришлось огорчить меня. Я сказала, что все в порядке.

Тем вечером я написала в дневнике, что люблю своего папу.

Потом пояснила: не Рона. Стива Джобса.

Под именем Стива Джобса я подписала: «Люблю его! Люблю его! Люблю его!» Мне казалось, сердце вот-вот разорвется у меня в груди.

♦

Мама поступила на бакалавриат в Калифорнийский колледж искусств и ремесел в Сан-Франциско. Отец предложил забирать меня к себе по средам – только в эти дни у нее были вечерние занятия. Мне предстояло впервые провести время наедине с ним. Мы должны были остаться на ночь в его особняке с сияющим белым фасадом на 283 сотках земли.

В первую среду во время уроков я трепетала от воодушевления и ощущения нереальности происходящего. Моя новая учительница в четвертом классе, миссис Китсман, сидела за учительским столом и, когда была расстроена нашим поведением, без конца крутила золотое кольцо на пальце, такое тесное, что кожа закручивалась вместе с кольцом. После занятий, едва прозвенел звонок, я выбежала из школы, оглядываясь в поисках белой «Хонды Цивик», на которой, как мне сказали, за мной должна заехать Барбара, секретарь отца.

Ее машина стояла перед школой. Она наклонилась и опустила окно.

– Лиза?

– Барбара?

– Это я, – ответила она, отпирая переднюю дверь со стороны пассажирского сиденья.

Она отвезла меня в офис отца. Я обратила внимание на ее руку, лежавшую на рычаге переключения передач: на ногтях был красный лак. Она была в длинной юбке и блузке с воротником-бантом. Ее прямые каштановые волосы, длиной почти до плеч, падали блестящей волной. Барбара носила очки. Мне нравилось находиться рядом с ней; позже я поняла, что это относится ко всем людям, что работали с отцом в те годы, когда я росла. Они были мягкими и добрыми, с ними я зачастую чувствовала себя свободнее, чем с отцом. Они казались скромными и душевными; мне кажется, он восхищался этими качествами, потому и выбирал их, хотя сам далеко не всегда был таким. В Барбаре ощущалось что-то материнское, спокойное и зрелое, хотя, судя по внешности, она не могла быть намного старше моей матери.