— Шучу, — ухмыльнулся таможенник, и рыжий следователь понял, что это первая эмоция, которую он увидел на лице паладонийца. — Добро пожаловать на Паладос.

В городе было чище, чем в космопорте, но ожившая древность здесь словно напитала воздух. Создавалось впечатление, что когда-то давно возведенная столица планеты умерла для всякого рода строителей, архитекторов и прочих гениев инженерной мысли. Будто бы люди, равно как и представители других цивилизаций, забыли, что здесь можно что-то построить или хотя бы отремонтировать. Возможно, так оно и было на самом деле.

Исаак со смешанным чувством поглядел на спута и решил все же не уточнять у синего попутчика подробности местной истории и географии. Во всяком случае до той поры, пока эти подробности не станут жизненно важными.

Главный город забытой богом и строителями планеты светился все теми же допотопными рекламами, вывесками и табличками. Правда, среди абсолютно идиотских встречались и весьма приятные. Например «Кафе-бар». Причем у этой надписи светились все буквы, а даже если б вдруг перестали светиться все разом, то огромную пивную кружку Исаак не пропустил бы никак.

Ноги сами понесли к заведению, и рыжий священник не стал противиться рефлексу.

— Думаю, — подал голос спут, — нам сперва нужно отправиться к местному правительству и выяснить…

— Неправильно мыслишь, — благосклонно отозвался Исаак. — Для начала надо выпить.

— Зачем? — заморгал спут.

— То есть как… Здоровье поправить.

— Ты говорил, что у тебя боязнь безвоздушного пространства, но мы уже не в космосе.

— В космосе, дружище, в космосе. Планета — тот же космолет, только побольше и естественного происхождения. И он точно так же несется через безвоздушное, темное, страшное… И потом ты забываешь про аллергию на синий цвет. Пока ты рядом, я буду пить.

— А если я уйду? — заинтересовался Антрацит.

— Я все равно буду пить, — пожал плечами священник-следователь. — Только никто не будет задавать мне идиотских вопросов.

До бара оставалось совсем немного, и он ускорил шаг. Антрацит еле поспевал следом. Даже запыхавшийся, он не мог противиться своей природе.

— А как же задание? — сделал он последнюю попытку. — Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.

— У тебя устаревшие данные. Записывай в свой блокнот, на подкорку или куда вы там пишете… фиксируй важную информацию: не откладывай на завтра то, что можно сделать послезавтра. Или вот… Работа не… впрочем, это тебе пока рано. Идем.

И он толкнул тяжелую деревянную дверь.

До чего я дожил?

Этот вопрос терзал рыжего священника-следователя Церкви Света крайне редко и относился к ряду вопросов, ответа не имеющих. Что произошло раньше: курица или яйцо? Кто убил Цезаря? Кто такой этот самый Цезарь? До чего я докатился? Как жить дальше? Подобные штуки приходили в рыжую голову на той редкой стадии опьянения, когда становится грустно за прошлое, страшно за будущее и хочется поплакать о настоящем.

Посетителей в питейном заведении было немного. Пара завсегдатаев в зале, бармен по ту и спут по эту сторону барной стойки. Исаак поманил бармена.

— А что, дружище, плесни-ка еще по рюмке. Могешь?

Бармен повел плечом и выставил на стойку три рюмки.

Сперва Исаак подсадил на алкоголь спута. Антрацит сопротивлялся как мог, но обещание массы новой информации подействовало на синекожего инопланетянина. После третьей рюмки спут раздухарился, после пятой приобрел странно лиловый оттенок, чем немало напугал собутыльников. После шестой сообщил, что без алкоголя больше никогда не сможет медитировать, и завис.

Третьим стал сам бармен. Этот был явно не прочь выпить за счет клиента, и долго уговаривать его не пришлось. Хотя дежурную фразу: «я на работе» — он произнести успел… пока протирал пыльную бутылку. Сейчас жидкости в бутылке осталось меньше половины.

Бармен поднял пузатый сосуд темного стекла и бережно принялся разливать мутноватую жидкость по рюмкам.

— Могу, — прокомментировал он свои действия. — Если клиент платит, почему не смочь.

— Не знаю, — пожал плечами Исаак. — Обычно людей смущает то, что я в рясе.

— Не на Паладосе, — покачал головой бармен и закупорил бутылку. Пробка с недовольным скрипом втиснулась в узкое темное горлышко. — Здесь у нас на чин не смотрят. Есть деньги — живи, как хочешь. Нет денег — живи, как получится.

— На Земле иначе, — вздохнул Исаак. — Если священник, то будь добр соответствовать. Если полицейский… если… да кто угодно. Кругом камеры наблюдения, каждое движение записывается. Попробуй не посоответствуй статусу, и все: проблемы обеспечены.

Бармен поднял рюмку и покосился на спута. Исаак перехватил взгляд и пихнул Антрацита в бок. Тот сидел с закрытыми глазами, растопырив все шесть конечностей, и молчал, чего за спутами отродясь не наблюдалось. На беспардонный тычок спут только блаженно улыбнулся, но глаз не открыл.

Исаак махнул рукой, поднял рюмку и, чокнувшись с барменом, выпил.

— Не знаю, — продолжил тот, ловко убирая рюмки. — Я Землю только на картинках видел в журнале. У нас ее не любят, но это вслух только. А так все спят и видят, как бы туда слинять. На периферии вот мечтают сюда, в столицу, перебраться, здесь мечтают с планеты свалить. Лучше, конечно, на Землю. А на Земле куда мечтают?

— Кто как, — задумчиво протянул Исаак. — Я вот неделю назад никуда не хотел. Сейчас, может, мечтаю здесь остаться. А как протрезвею, может, снова на Землю захочу.

— Там хорошо, где нас нет, — философски заметил бармен. — Еще по одной?

Исаак кивнул.

— Только спуту не наливай. С него хватит.

Бармен налил в две рюмки, поднял свою.

— За то, чтобы оставаться самим собой.

Собравшийся было выпить Исаак поперхнулся и отставил рюмку.

— За это пить не буду.

— Почему?

— Потому что я не хочу быть тем, кто я есть. Я не хочу быть священником. Мне не нравится.

«Зачем я это говорю?» — пронеслось в голове, но тут же и вылетело.

— Зачем тогда становился священником?

— Священником-следователем, — поправил Исаак и заглотнул содержимое рюмки. — Ты уверен, что это коньяк?

Вместо ответа бармен просто протянул бутылку:

— Читай.

— Это же не по-нашему!

— Тут написано, что это настояно на буке. Значит, коньяк.

— Сам ты бук! Коньяк настаивается не на буке, а в дубе. Точнее, в дубовых бочках. Кажется.

— За это стоит выпить, — тонко намекнул бармен. — Так чего ж ты стал священником, если тебе не нравится?