Вслед за ним появился торжествующий Фадей.

– Вот, прилетел, голубь. Вернулся в гнездовье, – хмыкнул он, силой усаживая задержанного на стул.

– Я не понимаю, – верещал молодой человек субтильной наружности. – Я просто гулял.

– В грязи у конезавода?

– Я краевед. Я лес люблю! Я…

– А ну хватит! – ударив ладонью по столу, я рыкнул так, что люстра задрожала. – Хорош завираться! Чего, склад решили на новое место передислоцировать?!

Парень молчал.

– Если не будешь отвечать, тебе будет очень больно. Твоих приятелей мы давно взяли за шею. Ну, сучий потрох, говори, а не то тут же тебя и положу! – Я взял его за длинные сальные волосы и добро так посмотрел в глаза.

– Да пусть живет, товарищ капитан, – почти ласково произнес Фадей. – Он парень неплохой. А мы люди отходчивые. Поэтому и не закопали сразу в лесу, а для разговора привезли в кабинет… Шура, ты же мне по дороге обещал зайчиком быть и рассказать обо всем, что знаешь. Или я тебя не так понял?

Парень сглотнул судорожно. И закивал головой.

– Ну вот и расскажи все как на духу моему начальнику. Он тоже человек добрый. Словечко замолвит, глядишь, тебя и к стенке не поставят. И здесь, на месте, не убьют.

Иногда одного взгляда достаточно, чтобы понять – поплывет человек или нет. Этот поплывет. Слабоват. Да и Фадей его по дороге психологически подработал.

Так что задержанный еще изрек пару гордых реплик, а потом объявил, что повинуется грубой силе.

– Ну так и чего ты на склад приперся? – спросил я.

– Встретиться там должны были.

– С Ломовиком?

– Да. А он не пришел. Хотели начать переносить на новое место взрывчатку. Склад стал ненадежен.

– Что, снова во взрывников решили поиграть?

– Нет. Наоборот, затаиться.

– Почему?

– Офицерик так сказал.

– Кто?

– Наш Союз…

– Союз?

– Да, «Союз Свободы»…

– «СС», значит, – хмыкнул Фадей. – А был всего лишь «Философский клуб».

– Масштабы меняются… Как мы с «Державой» разошлись по принципиальным стратегическим моментам, это еще до меня было, так и начали активную борьбу. Но ни денег, ни, в конечном итоге, ясной цели. Нужна связь с авторитетными союзниками, посильнее «Державы». Лучше из Зарубежья. Там деньги и сплочение. Там поддержка и перспектива. А тут что? Экспроприациями заниматься?

– Экспроприациями, – кивнул я. А ведь правдив был мой прогноз – ячейка стремительно вырождалась в обычную банду.

– Да вы у Ломовика спросите, он все расскажет!

– Когда надо, спросим, – кивнул я. Незачем ему знать, что его вождь погиб бесславно, с тупой настырностью идиота. – И Ломовик вышел на таких союзников?

– Вышел.

– Как?

– Я не знаю. У него спросите.

– Ты присутствовал при встрече с представителями союзников?

– Да. Встречались в лесополосе за городом. Я подстраховывал.

– Сколько было человек? Как выглядели?

– Один. Высокий такой. Подтянутый. Чистый офицерик.

– Опиши подробнее.

Описывал он союзника долго. Мы многозначительно переглянулись с Фадеем.

– Виделись с ним еще? – спросил я.

– Нет.

– Деньги он вам передал?

– Да.

– Много?

– Откуда я знаю. У Ломовика спросите.

– Как связь с союзниками осуществлялась?

– Я не знаю. У…

– Я понял. У Ломова спросим.

– Ну да.

– Чего взрывать хотели?

– Офицерик сказал, чтобы мы пока и не думали на свет божий вылезать. И чтобы спрятали понадежнее оружие и взрывчатку. Они, как и наши люди, скоро очень сильно пригодятся.

– Для чего?

– Будет большой поход против гидры большевизма. В результате от большевиков мокрого места не останется.

– Чего еще офицерик твой говорил?

– Говорил, что в час икс каждый наш штык будет равен артиллерийскому полку. Удар, нанесенный стилетом в сердце, куда опаснее ста ударов пустым мешком неизвестно куда.

– Интересная логика, – я пододвинул к нему стопку бумаги и чернильницу с перьевой ручкой. – Вот что, бери листок, пиши имена, фамилии, места проживания и приметы всех членов вашего Союза. Сколько у вас их там?

– С Ломовиком и мной одиннадцать человек.

– Себя можешь не описывать. Мы уже почти друзья. А на других чернил не жалей.

Арестованный кивнул. И, прикусив язык, принялся аккуратно выводить слова.

Когда его увели, у нас был список участников организации. Двое были из Москвы, остальные из Московской и Владимирской областей. Оставалось только направить по их адресам группы захвата.

– Ты понял, кто им денежек с инструкциями подкинул? – спросил я, когда арестованного увели.

– Ревизор, – кивнул Фадей.

– Точно. Та самая сволочь, которая уничтожила двоих наших сотрудников.

– И они готовят что-то грандиозное. Не первый звоночек уже.

– Главное, чтобы не последний… Время, – побарабанил я пальцами по столу. – Оно подпирает нас. Что-то должно начаться, а мы не успеваем.

– Что предлагаешь?

– Для начала культпоход в театр.

– Чего?

– В театре можно не только смотреть представления. Но и затевать их…

Как все женщины, Тоня любила примерять платья, вертеться перед зеркалом и опаздывать. Но я был настойчив, поторапливая ее.

– Чего мы едем так рано? – возмутилась она.

– По фойе походим. На фотографии артистов полюбуемся. На публику посмотрим. Так что время выезда – шесть.

Все же в каждом человеке есть своя тяга к красивой жизни. Так и Антонина, при всем равнодушии к буржуазной мишуре, когда мы вышли из машины, величаво приосанилась и, лучась радостью, горделиво поднялась по ступеням театра. И благосклонно ловила на себе оценивающие, а нередко восхищенные взгляды.

Она большая любительница театрального искусства. Знает артистов, их роли, привычки, азартно им аплодирует. Я к спектаклям, кулисам и аплодисментам полностью равнодушен. Мне бы мое немногое свободное время дома провести, да за хорошей книгой об истории Отечества. Однако театральные культпоходы для меня часто вынужденная необходимость.

Свет, запутавшийся в хрустальных люстрах, серьгах и ожерельях почтенной публики. Дамы в длинных платьях. Мужчины в костюмах из бостона и габардина или, что даже чаще, в ладно сидящей военной форме комсостава РККА. Буфет с шампанским, бутербродами с севрюгой, черной икрой. Типичное театральное фойе Москвы. Возвышенно, красиво, великолепно.