как их автор, — эгоцентричный, страдающий манией величия и, как по мне, совершенно бесталанный человечишко.

Богдан прав, обычно его картины покупают с одной единственной целью — освободить от налогов доход. Вроде даже у Олега имеется несколько таких вот «творений». Что поделать, олигархи — люди жадные и желанием делиться с государством своими деньгами вовсе не горят.

От неприличного смеха, которым разражаюсь сначала я, а потом и Богдан, Алексей Дубровин тушуется и, извинившись, поспешно ретируется. Он, в отличие от моего знакомого, совсем не горит желанием идти против системы и развенчивать мифы о прекрасном. Поэтому я автоматически теряю к нему интерес.

Говоря по правде, я искренне недоумеваю, чем зануда Алексей зацепил мою приятельницу Инессу, взрослую и неглупую женщину… Надо полагать, что в сексе он разбирается гораздо лучше, чем в искусстве. Но лично я общества таких рафинированных мальчиков на дух не переношу. Излишняя правильность и рассудительность в молодости выглядит наиграно и неестественно, а я, знаете ли, устала от фальши. Сама вон тоже, насквозь фальшивая.

Вероятно, именно поэтому меня так отчаянно тянет к самонадеянному, наглому, но такому честному Богдану. Вот вроде умом понимаю, что нужно взять себя в руки, возмутиться его неуместной напористостью, отойти подальше… Но вместо этого я продолжаю стоять в полуметре от него и глупо хихикать, будто впервые влюбившаяся девица на свидании с самым классным парнем школы.

— Очередной ухажер? — провожая взглядом удаляющуюся фигуру Алексея, интересуется Богдан.

— Боже упаси, это молодой человек одной моей приятельницы, — усмехаюсь я.

— Интересный тип, — задумчиво тянет он. — Да и вообще люди здесь занимательные. Друзья твои?

— У меня нет друзей, — мотаю головой. — Скорее, просто знакомые и приятели.

— Как это нет друзей? — недоумевает парень. — Разве так бывает?

Мы с ним неспешно бредем вдоль стены с картинками, делая вид, что обсуждаем живопись.

— Во взрослой жизни бывает, — вздыхаю я. — Детство уходит, а вместе с ним исчезают и друзья. Это нормально.

— Ничего нормального, — возражает Богдан. — Отстойная, значит, была дружба, раз не выдержала испытания временем. Если человек по-настоящему твой, он не растворится в вечности.

— Время — страшная сила. Впрочем, как и расстояние, — замечаю я, останавливаясь у незнакомой мне картины, на которой изображен мальчик, запускающий в небо красный воздушный шарик. — Не нужно их недооценивать.

— Может быть. Но я почему-то все равно верю, что невозможное возможно, — жмет плечами он, вслед за мной устремляя взгляд на полотно. — У меня есть друг, Мишаня, мы с ним с детства вместе. После окончания школы я уехал в Москву, а он остался в нашем родном городе. С тех пор прошло почти пять лет, а мы по-прежнему лучшие друзья. Думаешь, это фигня?

— Нет, разумеется, я так не считаю, — поразмыслив, отвечаю я. — В свои двадцать два я уже давно не общалась со школьными подругами, хотя мы и жили в одном городе.

Какое-то время мы оба глядим на мальчика, чей шарик вот-вот вырвется из рук и полетит к небесам, и молчим. Но совсем не потому, что нам нечего сказать. Тишина бывает разной. Бывает пустой и неловкой, а бывает комфортной и наполненной смыслом. И у нас явно второе.

А что, если Богдан прав и время с расстоянием — лишь отговорки, призванные замаскировать неспособность души искренне привязываться и любить? Ведь, если верить классикам, любовь в глобальном смысле — вещь бессмертная, а значит, она не может просто так взять и умереть. А если все же умерла, значит, и не было никакой любви? Значит, человек, которого ты считал по-настоящему близким, по существу, таковым не являлся?

— А вот эта картина, кстати, ничего, — заявляет Богдан, слегка наклоняя голову набок. — Как раз об уходящем детстве напоминает, не находишь?

— Потому что шарик — это символ счастья и отсутствия забот? — уточняю я.

— Да нет, просто раньше так по кайфу было их в небо запускать. Особенно, на первое сентября, помнишь? — улыбается он. — Тогда еще азарт появлялся: чей шар выше взлетит, чей улетит дальше.

— Помню, — киваю я, внезапно ощутив острый приступ ностальгии.

А ведь и правда, прекрасное это воспоминание — школьная линейка, нарядные одноклассники, шарик, взмывающие ввысь, и непоколебимая убежденность в том, что у тебя еще вся жизнь впереди…

— Слушай, Карин, — Богдан коротко оглядывается по сторонам, а потом понижает голос до полушепота, который становится слышным лишь мне. — Давай как-нибудь увидимся в другом месте и в другое время? Спокойно, наедине, без лишних глаз. Я бы очень этого хотел, честно.

Тон парня вдруг делается очень серьезным, и понимаю, что мой ответ ему действительно важен.

— Я… Я не могу, — собрав волю в кулак, выдавливаю я. — Но не потому, что не хочу, а потому что у меня есть обязательства, которые не позволяют нам продолжить знакомство. Все гораздо сложнее, чем ты думаешь, и…

— Дорогая! — голос мужа заставляет меня оборваться на полуслове и натянуться тонкой тетивой. — Вот, ты где!

В несколько шагов Олег приближается и по-хозяйски располагает руки на моей талии.

— Только что говорил с Кисилевым, он готов принять участие в финансировании нашего Дальневосточного проекта, — муж явно доволен собой. — Додавил-таки я его!

— Прекрасная новость, — борясь с внезапной сухостью в горле, отвечаю я. — С его деньгами дела пойдут гораздо быстрее.

— Еще бы! — смакуя триумф, он наклоняется и коротко чмокает меня в губы.

А я вместо того, чтобы ответить на поцелуй, зачем-то бросаю взгляд на Богдана, который стоит прямо за спиной Олега. В целом, парень кажется почти спокойным, но вот взгляд… Взгляд затянут чернильной мглой и сверлит так, что у меня на лбу вот-вот появится дырка.

Боже, ну что я в самом деле? Меня всего-то навсего приласкал собственный муж, а я уже огнем горю от стыда и смущения. Когда этот мальчишка захватил власть над моими чувствами? Когда я успела стать ему чем-то обязанной?

— Не очень удачная картина, — внезапно изрекает Олег, окинув взглядом холст, подле которого мы стоим.

— Почему? — удивляюсь я, ведь мальчик с шариком пришелся по душе не только мне, но и Богдану.

— Слишком просто и… Наивно как-то, — придирчиво скривившись, отзывается муж. — Выгодно такое не продашь.

Наверное, Олег прав. На простоту и искренность спрос нынче невысок. Всем подавай псевдоинтеллектуальный пафос в яркой упаковке. Интересно, когда случился тот переломный момент, когда подделка стала цениться дороже оригинала?

Глава 20

Карина

Когда начинается официальная часть вечера, все гости располагаются за большими круглыми столами и принимаются усердно изображать интерес к тому, что происходит на сцене. Благодарственная речь председателя фонда, награждение наиболее значимых спонсоров,