Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гагарка медленно расслабился; спустя несколько мгновений он опять положил на стол правую руку.
— Ты не копаешь под меня, а, патера?
Шелк покачал головой.
— Если это не туфта, то очень близко.
— Не гоню я туфту. Я имею в виду именно то, что сказал.
Гагарка кивнул и встал:
— Тогда нам лучше пойти в другое место, как ты хочешь. Жаль, сегодня ночью я собирался слегка поработать.
Он провел Шелка к задней стене полутемного подвала, потом вверх по лестнице в черную пещеру, в которой там и сям стояли пирамиды бочек и тюков, и, наконец, в глухой переулок, вымощенный отходами нескольких улиц, и в заднюю часть того, что казалось пустой лавкой. Звук их шагов вызвал слабое зеленое сияние в одном из углов очень длинного помещения. Шелк увидел койку с мятыми грязными простынями; ночной горшок; стол, который мог попасть сюда из таверны, из которой они вышли; два простых деревянных стула; и, на противоположной стене, все еще работоспособное стекло. Окна по сторонам от двери забиты досками; дешевое цветное изображение Сциллы, восьмирукой и улыбающейся, прикреплено к доскам.
— Ты здесь живешь? — спросил он.
— Я не живу в каком-то одном месте, патера. У меня много мест, и это ближе всех. Садись. Ты все еще хочешь исповедоваться мне?
Шелк кивнул.
— Тогда тебе придется сперва исповедовать меня, чтобы я сделал это правильно. Мне кажется, ты знал об этом. Я постараюсь не забыть ничего.
Шелк опять кивнул:
— Сделай это, пожалуйста.
Быстро и без лишних движений — удивительно для такого большого человека — Гагарка встал на колени перед ним.
— Очисти меня, патера, потому что я оскорбил Паса и других богов.
Глядя на улыбающееся изображение Сциллы — подальше от тяжелого жесткого лица Гагарки, — Шелк пробормотал ритуальные слова:
— Расскажи мне, сын мой, и я принесу тебе прощение из колодца его безграничного сострадания.
— Сегодня вечером я убил человека, патера. Ты это видел. Его звали Выдра. Морской Петух хотел заколоть Мурсака, но тот его ударил…
— Кеглей, — тихо подсказал Шелк.
— Лилия, патера. Но я вынул игломет только тогда, когда Выдра вынул свой.
— Он собирался застрелить Мурсака, верно?
— Я так думаю, патера. Он работает с Морским Петухом внутри и снаружи. Во всяком случае, работал.
— Тогда в том, что ты сделал, Гагарка, нет греха.
— Спасибо, патера.
После чего Гагарка надолго замолчал. Шелк ждал и молча молился, вполуха слушая злые голоса на улице и грохочущие колеса проезжавших повозок, его мысли вспархивали и возвращались к спокойным, довольным и слегка печальным голосам, которые он слышал на игровой площадке, к мячу, который он все еще носил в кармане, и к тем бесчисленным вещам, которым хозяин голосов хотел научить его.
— Я ограбил несколько домов на Палатине. Я пытаюсь вспомнить сколько. Двадцать, точно. Но может быть больше. И я побил женщину, девушку, которую зовут…
— Ты не должен называть мне ее имя, Гагарка.
— Очень сильно побил. Она попыталась получить от меня больше, хотя я уже дал ей по-настоящему красивую брошь. Я слишком много выпил, и я ударил ее. Разбил ей рот. Она закричала, я опять ударил ее и сбил на пол. Она сказала, потом, что не могла работать неделю. Я не должен был это делать, патера.
— Да, — согласился Шелк.
— Она лучше, чем многие другие, выше, толще и симпатичнее. Понимаешь, что я имею в виду, патера? Вот почему я дал ей брошь. И когда она захотела больше…
— Понимаю.
— Я собирался ударить ее ногой. Я этого не сделал, иначе убил бы ее на месте. Однажды я до смерти забил человека ногами. Это часть того, что я рассказал патере Щука.
Шелк кивнул, заставив себя отвести глаза от тяжелых ботинок Гагарки.
— Если патера принес тебе прощение за этот поступок, ты не должен повторять это мне; и, поскольку ты удержался и не ударил ногой эту неудачливую женщину, ты заработал милость богов — особенно Сциллы и ее сестер — за сдержанность.
Гагарка вздохнул:
— Это все, что я сделал с последнего раза, патера. Вскрыл эти дома и побил Синель. И я бы не сделал этого, патера, если бы не знал, что деньги ей нужны на ржавчину. Иначе, мне кажется, я не стал бы ее бить.
— Ты понимаешь, что домушничать нехорошо, Гагарка. Ты должен это понимать, иначе ты бы не рассказал мне об этом. Это нехорошо, и когда ты входишь в дом, чтобы ограбить его, тебя легко могут убить, и ты умрешь грешником. А вот это будет очень плохо. Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что поищешь другой способ жить, получше. Ты сделаешь это, Гагарка? Дашь ли ты мне слово?
— Да, патера, я клянусь, что поищу. Я уже занимаюсь этим. Покупаю вещи и продаю. Вроде того.
Шелк решил, что лучше не спрашивать, что за вещи он продает и откуда они взялись у продавцов.
— Женщина, которую ты побил, Гагарка. Ты сказал, что она употребляет ржавчину. Прав ли я, предполагая, что она безнравственная женщина?
— Она не хуже многих других, патера. Она работает в заведении Орхидеи.
Шелк кивнул себе:
— Это место того самого сорта, который я предполагаю?
— Нет, патера, это самое лучшее из таких мест. Они не разрешают драки или что-нибудь в таком роде, и у них все на самом деле чисто. Некоторые из девушек Орхидеи даже пошли в гору.
— Тем не менее, Гагарка, ты не должен ходить в такие места. Ты выглядишь не так плохо, ты силен, и у тебя есть некоторое образование. Тебе не составит труда найти достойную девушку, и достойная девушка сможет принести тебе много добра.
Гагарка зашевелился, и Шелк почувствовал, что стоящий на коленях мужчина глядит на него, хотя он сам не разрешил взгляду оторваться от Сциллы.
— Ты имеешь в виду, что должен отпустить ей грехи, патера? И ты бы не хотел, чтобы одна из них имела дело с человеком, вроде меня. Ты бы сказал ей, что она заслуживает кого-то получше. Твою мать, ты бы так и сказал!
На мгновение Шелку показалось, что вся глупость и безмозглость витка обрушилась ему на плечи.
— Поверь мне, Гагарка, многие из таких девушек выходят замуж за мужчин намного хуже тебя. — Он тяжело вздохнул. — В наказание за зло, которое ты сделал, Гагарка, завтра ты должен совершить три похвальных поступка до наступления этого часа. Должен ли я объяснять тебе,
