– О, я просто… смотрела на кукол. Надеюсь, ты не против?

– Конечно, нет. Они восхитительны, правда? Такие старые. Только подумай обо всех девочках, которые играли с ними долгие годы.

Я увидела, что Пайпер принесла крохотных Шарлотт, которые использовала вместо ледяных кубиков. У меня на глазах она отперла шкаф и положила их к остальным.

– Пайпер, можно задать тебе вопрос?

– Да.

– Ледяные Шарлотты… Даже не знаю, с чего начать, но…

– Ой, Лилиаз сказала тебе, что они с ней болтают? – Пайпер заперла шкаф и убрала ключ в музыкальную шкатулку. – Это у нее от Ребекки. Она считала, что куклы с ней общались, и Лилиаз как-то узнала об этом. Правду ли говорила Ребекка? Думаю, нет. Мне кажется, ей просто требовалось оправдание. Всякий раз, натворив дел, она обвиняла кукол. Когда разбивалась ваза, или пропадала игрушка, или… в тот день, когда мы нашли Ракушечку всю в крови, и… тем вечером, когда она швырнула Шелки в огонь… Она во всем винила Ледяных Шарлотт. Говорила, они заставляли ее творить зло.

– А тебе не приходило в голову, что это могло быть правдой?

– Конечно, нет, – засмеялась Пайпер. – Куклы ведь не разговаривают.

– Секунду назад я слышала, как кто-то позвал меня по имени, – призналась я.

– Скорее всего, это была я. Я хотела узнать, в порядке ли ты.

– Но доносилось как будто из комнаты Ребекки. И голос не одни, их было очень много, и все они шептали мое имя.

Накрыв мою руку своей, Пайпер мягко сказала:

– Я бы не волновалась об этом. Такие вещи естественны в твоем… в твоем состоянии.

– В каком еще состоянии? – огрызнулась я, стряхнув ее ладонь.

Пайпер вздохнула:

– Послушай, Софи. Тебе несладко пришлось. Так потерять лучшего друга… Все это случилось внезапно, и скорбь принимает странные формы. – Она невесело усмехнулась и продолжила: – Я должна была догадаться. Помнишь, я рассказывала, как Ребекка вроде бы плакала и звала меня с утеса? Однажды в гостиной мне даже показалось, что я слышала, как маленькие ручки стучат в окна.

Помедлив, она добавила:

– А как-то раз я видела ладошку, прижавшуюся к стеклу, – белые пальчики, бескровные и оледенелые… – Пайпер покачала головой. – Наверное, твой рассудок пытается справиться с тем, что обрушилось на тебя, осознать утрату Джея. Слова Лилиаз о Ледяных Шарлоттах засели у тебя в голове.

– Думаю, ты права, – согласилась я, только чтобы ее порадовать. Я точно знала, что слышала голоса в комнате Ребекки. Они были настоящими. Я не сходила с ума. Или сходила?

– Я пойду приготовлю ужин. – Пайпер сжала мою руку.

– Тебе помочь?

– Нет. Я справлюсь. Отдыхай.

Спустившись вниз через пару минут, я услышала тихие звуки рояля, чистые и нежные. Войдя в старый актовый зал, я увидела Камерона за роялем.

Я слушала его игру, ощущая, как все, что Пайпер рассказала мне о нем, растворяется. Мне вдруг показалось, что я снова вижу маленького мальчика из своего детства, и утренняя сцена за столом стерлась из памяти. Музыка разливалась по комнате, и мне хотелось слушать ее вечно. Но, когда Камерон прекратил играть, это желание исчезло, вместе с последними отзвучавшими нотами.

Не оборачиваясь, кузен спросил:

– Что скажешь?

– Это было прекрасно.

Он посмотрел на меня, и на секунду мне показалось, что я увидела, как его холодные голубые глаза потеплели.

– Возможно ли вылечить твою руку? – выпалила я, не сумев сдержаться.

Я боялась, что Камерон обидится, но он тихо и просто ответил:

– Нет. Слишком обширное повреждение нервов.

– Ты думал о том, чтобы поступить в музыкальный колледж?

– Да, – сказал Камерон. – Думал. Но ничего не получится. Мне нельзя покидать этот дом.

– Почему?

С секунду он молчал, а затем произнес:

– Когда я уезжал в последний раз, у мамы случился нервный срыв и ее поместили в лечебницу. С тех пор я ее не видел. Я не повторю этой ошибки.

Он снова повернулся к роялю и взял несколько случайных аккордов. Темная голова склонилась над инструментом, обожженная рука пряталась в кармане, длинные пальцы летали по клавишам. Сейчас я просто не могла представить, как Камерон избивает кого-то хлыстом или просто обращается с кем-то жестоко.

– Ты правда отстегал бойфренда Пайпер хлыстом?

Рука Камерона замерла на клавишах.

– Хлыстом? – Он прищурился, и я уже решила, что он не ответит, но кузен посмотрел на меня и произнес: – Да, именно так. Это было отвратительно.

– Тогда зачем ты это сделал?

Холодные голубые глаза встретились с моими – я с трудом выдержала этот взгляд.

– Кто-то должен был это сделать, – тихо проговорил Камерон.

Кузен ничего не отрицал, а мне, наоборот, хотелось, чтобы он от всего открестился. Я надеялась, что Пайпер преувеличивает, и в глубине души желала услышать объяснение, в свете которого поступок Камерона показался бы менее ужасным.

Камерону, видимо, надоел этот разговор. Он повернулся к роялю и, не произнеся больше ни слова, принялся играть новую пьесу – мрачную мелодию, от которой тени в углах комнаты будто стали темнее и глубже, а мне послышался треск льда. Я развернулась и ушла, чувствуя себя странно несчастной.

* * *

Эту ночь я решила не спать, а оставаться настороже. Лилиаз рассказывала, что Ледяные Шарлотты гуляют по дому в темноте. В прошлые ночи я просыпалась от странного шума и решила, что на этот раз не дам застать себя врасплох. Я выключила свет – так никто не догадается, что я не сплю. После того как дом затих, с фонариком и камерой я прокралась в комнату Ребекки.

Услышав тем днем ужасный шепот за стеной, я больше ни на шаг не желала приближаться к этим отвратительным, жутким куклам. Хотелось уехать домой и не оглядываться, но я не могла так поступить. Мне нужны были ответы. Если куклы двигались, я могла бы заснять это на камеру и показать дяде Джеймсу, Пайпер, Камерону – или написать об этом маме. По крайней мере, другие люди поняли бы, что здесь творятся странные вещи, и помогли бы мне с этим разобраться. Тогда не пришлось бы действовать в одиночку.

Я сидела во мраке комнаты, совсем одна, и собственное дыхание казалось мне громким. Шторы не были задернуты, и в лунном свете я различала силуэты Ледяных Шарлотт. Мои руки начинали трястись от страха, стоило взглянуть на застывшие белые фигурки в запертом шкафу.

Часы тянулись в тишине. Куклы не двигались. Перестав тревожиться, я почувствовала себя глупо. Бдение превратилось в пытку. Мне уже хотелось просто вернуться в кровать. Может, я действительно сошла с ума? Сидела в темной комнате, пялилась на кукол в шкафу, ждала, пока они начнут шевелиться. Если бы Джей увидел меня, сгорбившуюся на полу с камерой и фонариком, он бы живот от смеха надорвал: он рассмеялся бы громче, чем над самой веселой шуткой; снял бы очки, чтобы стереть слезы, бегущие по щекам. Я так любила его за это: он всегда был готов рассмеяться и смешил других.