Следует уточнить, что названный великий князь — это родной брат автора дневника, выдержки из которого приводились выше, — Андрея Владимировича. Кирилл Владимирович упоминается в дневнике несколько раз. Особенно примечательно то место в записях великого князя Андрея, касающееся его старшего брата Кирилла, где речь идет о важной миссии — поездке в Румынию с целью воспрепятствования немецкому усилению в этой стране и склонения последней на сторону России. Вместе с Кириллом должна была ехать его жена — Даки, Виктория Федоровна, сестра румынской наследной принцессы. В организации этой миссии самое активное участие приняли все Владимировичи во главе с их «мама». Последняя настойчиво советовала «Ники и Алике» разрешить эту поездку и, как будто, по словам Андрея Владимировича, сумела убедить их в ее необходимости. «Вчера мамак была у Ники и Алике, — читаем в дневнике, — и сообщила им этот проект. Ники и Алике были вполне согласны, и Алике, в особенности, нашла, что это крайне своевременно и необходимо. Ники добавил, что он сам об этом уже думал. Теперь мы ждем, что будет. Мама советовала Кириллу ехать к Ники и переговорить с ним об этом. Но он что-то не желает сам начинать этот разговор».[62]

Из последней фразы не совсем понятно, кто именно не желал «сам начинать этот разговор» — Кирилл Владимирович или же Николай Александрович, но в других источниках можно отыскать сведения, которые приписывают «нежелание» скорее всего последнему. Это исходило из не совсем понятного для других недоверия царя к Владимировичам, высказываемого исподволь. Возможно, его наблюдательный и обостренный до болезненности, если речь шла о каких-либо притязаниях на корону (пусть даже и смутно угадываемых), его скрытый для многих природный ум уловил в поведении старшего из Владимировичей — Кирилла какую-то чрезмерную «невеликокняжескую» амбицию. Как бы то ни было, но в одном из писем жене Николай II писал, что, посоветовавшись с генералом Алексеевым и министром иностранных дел Сазоновым, принял решение Румынию пока «оставить в покое и не посылать Кирилла».[63]

Есть основание предполагать, что о «Кирилловых кознях» были осведомлены и другие люди. В некоторых местах дневника явно проглядывается намерение старшего из Владимировичей собирать на особо доверенных лиц Николая II (к примеру, на генерала Алексеева) порочащую их информацию. Несколько цитат из дневника: «Вчера перед отъездом Кирилла из Седлеца к нему пришел морской офицер, состоящий в оперативном отделении штаба, и просил Кирилла от имени всего штаба передать Янушкевичу их ужас перед теми распоряжениями, которые отдает Алексеев по фронту. Кирилл все это передал сегодня Янушкевичу. До какой степени должно быть доведено отчаяние всего штаба, чтоб дерзнуть обратиться к Кириллу в такой форме и с такими словами. Только на краю гибели люди могут дерзнуть на такой шаг, который почти равен бунту…», «Сегодня Кирилл был у Рузского, который прямо в отчаянии от назначения Алексеева начальником штаба при государе…», «Кирилл говорил мне, что в морском штабе, где есть выдающиеся люди, Алексеева винят во всем…», «Кирилл писал на днях из ставки Decky, что Алексеев действует все хуже и хуже. Его приказы один глупее другого. Ники начинает это видеть, но неизвестно, как он поступит».[64]

Как же так получилось, что один из неистовых защитников интересов империи и приверженцев монархии вдруг так же яростно ринулся в Февральскую революцию, ниспровергнувшую царский режим? Думаю, что ответ можно найти в откровениях сына старшего из Владимировичей — Владимира Кирилловича, унаследовавшего от самозваного монарха-отца титул «Императора всея Руси». В одном из недавних интервью тогда еще здравствующий «помазанник божий» вот о чем поведал миру: «Когда покойный государь Николай II и вся его семья погибли, то линия Александра III кончилась. После него старшим членом нашей семьи был бы мой дед великий князь Владимир Александрович, то есть следующий брат Александра III. Моего деда уже не было в живых, и, когда эта трагедия произошла, мой отец, великий князь Кирилл Владимирович, оказался в положении старшего в семье, разумеется, не по возрасту, а по старшинству. Тем самым он стал главой дома Романовых. Его сменил я, как его единственный наследник в нашем роду».[65]

Знакомясь с этим признанием, невольно ловишь себя на мысли, а точнее — подозрении: а не делали ли Владимировичи все возможное, чтобы «линия Александра III кончилась»? По крайней мере, не таким уж необоснованным предположением может явиться оценка действий Кирилла Владимировича в предфевральские и февральские дни. По всей видимости, он воспринимал грядущую, а затем и произошедшую революцию как очередной… дворцовый переворот, совмещенный с новой бунтарской волной «черни». Нет сомнений, что и он и другие великие князья надеялись извлечь из этого «бунта», окунувшись в него, определенную выгоду, а избавившись от Николая II, еще приблизиться к трону. Монархию они, каждый в отдельности, действительно считали незыблемой и единственно правильной системой, но только в том случае, а точнее — в большей мере тогда, когда царственный ореол будет окружать не чужую голову. В одно и то же время все они были и родня и враги друг другу в стремлении к заветной короне, точно так же, как и те, кто стремился к власти, отвергая и свергая монархию.

Но на что надеялись Владимировичи, всячески поддерживая и подогревая недовольство против близкого окружения Николая II? Ведь откажись последний от престола, корона должна была переходить к его сыну — Алексею или, в крайнем случае, к младшему брату — Михаилу Александровичу, который уже некоторое время ходил в наследниках, пока не появился на свет племянник.

Алексей, вне всякого сомнения, в расчет не брался. Наследственная болезнь крови, от которой в роду его матери — Александры Федоровны умерло несколько человек, была всем известна и значительно снижала шансы малолетнего царевича на долгое пребывание на престоле, если бы он ему и достался.

Михаил Александрович тоже не воспринимался как серьезный претендент. «Его заставляют передать престол отроку сыну и слабому маловольному регенту — брату Михаилу»,[66]— отмечал в своих записках официальный историограф при царской ставке генерал Д.Н. Дубенский. Он же зафиксировал и примечательные слова генерал-адъютанта Нилова: «Михаил Александрович — человек слабый и безвольный и вряд ли он останется на престоле»,[67]— прокомментировав их после отказа Михаила так: «Прав был К.Д. Нилов, говоря, что Михаил Александрович не удержится и за сим наступит всеобщий развал».[68]Не очень высокого мнения был о младшем брате и Николай. Это явно ощущается в одной из его дневниковых записей, скупых, как большинство из них, не только на слова, но на чувства и откровенность. «Оказывается, Миша отрекся, — писал он 3 марта 1917 года. — Его манифест кончается четыреххвосткой для выборов через 6 месяцев Учредительного Собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!..»[69]Советчиков и надоумщиков «на гадость» хватало. Одних великих князей, жаждавших, не в пример Михаилу Александровичу, однрому из немногих опасавшемуся «тяжелой шапки Мономаха», да еще в такое смутное время, — не перечислить. Кроме того, Михаил, зная скрытный и жесткий до жестокости характер старшего брата, мог опасаться какого-нибудь подвоха с его стороны с этой неожиданной и скоропалительной передачей монаршего престола.