Дочь сама не могла поверить в случившееся: слезы то и дело струились из глаз, но темнота скрывала их от отца, который несколько раз оборачивался, проверяя, не исчезла ли Александра. Она – единственная, кто остался рядом с ним. И девочка не могла представить, каково ему сейчас. Но все его движения выдавали эмоции – скорбь, злость, гнев и, ко всему прочему, – отчаяние. Он мог только следовать за похитителями, что и делал, а других вариантов не было. Месть, которой требовала его натура, не могла свершиться сию же минуту. И это его бесило! Она видела, как дрожал свет фонарика, который частенько в немой ярости сжимала рука отца.

Бушующие чувства толкали его вперед, следом за странной техникой, что оставляла прямые следы, словно по дороге проползли две гигантских гусеницы, таща на себе огромную повозку на колесах, – следы слишком широкие и сдвоенные, что указывало на немаленький размер.

Но усталость брала свое. Алекса ощущала, как наливаются тяжестью ноги. Измученное после охоты тело сопротивлялось и не хотело двигаться. Мягкое ложе откладывалось на неопределенный срок, и Саша понимала это, но пятнадцать километров, что они уже прошли по темной, заснеженной дороге, только добавили усталости. Мышцы ныли, а глаза начали закрываться. И Саша стала отставать, но отец почувствовал неладное, остановился, развернулся и посветил в лицо.

– Дочь, ты как? – обеспокоенно спросил он. Кажется, до него начало доходить, что бросаться на ночь глядя в погоню было не лучшей мыслью, но то состояние, в котором он пребывал после смерти жен, управляло мужчиной сильнее разума.

– Нормально, пап! – Александра замотала головой, прогоняя надоедливый сон и пытаясь изгнать усталость из тела, – она не хотела быть обузой отцу. Совсем-совсем не хотела, но что поделаешь с измученным организмом? – Я иду… сейчас догоню!

– Так не пойдет! – заявил мужчина. Он дождался дочери и добавил: – Нам надо отдохнуть. Тут через пару километров Юрково, дойдем и привал до утра сделаем. Чуть-чуть потерпишь?

– Я постараюсь, – кивнула Алекса, с трудом разлепляя веки.

– Хорошо, Саш, только скажи, если вдруг не сможешь идти.

И вновь – тяжкие, монотонные шаги. Свет фонарика впереди, неестественное отстраненное состояние, словно выплеснутые эмоции забрали все чувства, опустошили девочку.

В памяти почему-то возник момент, когда Александра впервые увидела цветы. Случилось это пять лет назад, Отец только начал брать дочь на охоту. Он, как всегда, оставил ее ожидать в укромном месте, вблизи низины, поросшей кривыми кустами ивняка, а сам ушел выслеживать бобров.

Девочка от любопытства и нетерпения не могла найти себе места, ходила вокруг рюкзака с патронами и припасами, оглядывалась и всматривалась в окружающее поле, в кустарник. И тут ее привлек необычный, яркий свет, мелькнувший меж ветвей. В низине, заросшей скрюченным ивняком, что-то интересное пряталось от внешнего серого мира.

Маленькая девочка с расширившимися от восторга глазами, как загипнотизированная, пошла вперед, не осознавая, что это может быть опасно. Куда там! Саша шла, раздвигая руками кусты, обходила наиболее толстые ветви, перепрыгивала, как одержимая, загнутые кверху кривые корни, но не отступала и совершенно не боялась.

По мере приближения розовый свет становился все ярче, раздавался вширь, и когда девочка вышла на маленькую поляну, то затрепетала при виде неземной красоты. Большие розовые цветы, сияющие изнутри мягким светом и раскачивающиеся от легкого ветерка, заполонили полянку. Полупрозрачные флуоресцентные бутоны оказались наполнены жизнью: девочка отчетливо видела, как по прожилкам течет жидкость.

Александра принюхалась: цветы источали терпкий сладкий запах, отчего голова стала легкой, невесомой, а глаза сами собой начали закрываться. Ровное, безмятежное покачивание из стороны в сторону приковывало взгляд, а божественный аромат заставил рот наполниться слюной. Еще чуть-чуть – и девочку сморил сон, столь крепкий, что она не почувствовала, как отец, испугавшись до безумия, нашел ее и утащил, сонную, подальше от губительного аромата страшных цветов. Как он потом рассказывал, если бы вовремя не перевернул Сашу, заставив излиться образовавшуюся слюну, то, возможно, не успел бы спасти девочку. Потом отец с канистрой солярки ходил туда, и девочка больше никогда не видела такой красоты, но никогда уже и не хотела. Теперь с красотой у нее ассоциировалась лишь смерть. И ничего больше.

Александра поймала себя на том, что монотонно и неосознанно переставляет ноги, которые и не подчиняются ей вовсе: девочку мотало туда-сюда, и никакого желания идти не было совершенно. А качающийся впереди из стороны в сторону свет, как маятник, маячил перед глазами и странно воздействовал на Сашу. Веки тяжелели, и глаза закрывались. Наконец, наступил момент, когда Алекса просто рухнула на колени, еле успев упереться в асфальт, местами покрытый снегом, руками. Лишь боль в коленях и руках заставила девочку вновь открыть глаза. Она поняла, что чуть не заснула на ходу, а отец уже обеспокоенно присел рядом.

– Ты как? Тебе плохо? – он придерживал ее за плечо.

– Я лишь чуть не заснула, папа. Не понимаю… как это произошло. Я не хотела.

– Ничего страшного, давай, я помогу, – Михаил поднял девочку и закинул ее руку себе на плечо. – Тут сто метров осталось. Давай, чуть-чуть еще. Дойдем и поспим немного. У меня тоже ноги ломит. А завтра поутру продолжим преследование. Уж больно они транспорт узнаваемый выбрали, на гусеничном ходу. Бульдозер – как бельмо на глазу: его траки бросаются в глаза, тем более, снег кончился, а дорога, испорченная его гусеницами, приведет нас к ним, куда бы они ни отправились.

Все это он говорил, пока они шли до ближайшего дома. Юрково появилось так же внезапно, как и остальные деревни. В какой-то момент свет фонаря выхватил из тьмы забор, за которым сиротливо притулилась деревянная изба с заколоченными досками окнами. Дверь оказалась не закрытой: то ли жившие здесь когда-то хозяева ушли, забрав все пожитки, то ли никого не боялись. Или… вариантов было много, но ни один из приходящих на ум не нравился Прохорову. Но отсутствие следов на занесенных снегом ступеньках говорило о заброшенности дома.

Михаил с дочерью вошли. Здесь, у печи, мужчина оставил Сашку на лавочке, а сам осмотрел дом. Небольшая кухня, покрытая толстым слоем пыли мебель и посуда. Застывшие во времени, будто из прошлой жизни, шкафы, занавески, скатерть. Если не считать пыли, везде порядок, словно жильцы приготовились, а потом спокойно сгинули.

В зале – то же самое. Шифоньер, две аккуратно заправленные кровати, стол с четырьмя стульями, тумба с телевизором, стекло которого из-за пыли не могло уже отражать, и огромный ковер во всю стену, давно потерявший цвет.

Создавалось впечатление, что хозяева проснулись как-то утром, прибрались и ушли, не заперев дверь. Отчаянием веяло от этой чистой, если не считать слоя пыли, и уютной обстановки. И тоска тронула душу, заставив заворочаться старые воспоминания о другой жизни, будто двадцать лет после катастрофы чего-то не хватало. Вот такой уютной комнаты, где все убрано, расставлено по местам. Так и захотелось прилечь на одну из чистых кроватей и укрыться чистым же одеялом.