Через несколько минут Сашенька сидела и смотрела на белый лист экрана. На лице – высокая степень задумчивости.

Маленькое вступление… Написать про Галину Аркадьевну или Свету? Или… про Пашку? Пальцы легли на клавиатуру… А если про то, как она сегодня утром ходила устраиваться на работу? Или все же про Пашку? Как он там, кстати?

Сашенька вздохнула, подняла голову, посмотрела на плоские круги ламп, перевела взгляд на экран и поджала губы. С чего начать? С чего?

И вдруг внутри щелкнуло, вернее, булькнуло, будто камушек упал в воду и пошли круги… Круги, круги, круги… Пальцы сначала медленно, а затем быстрее стали выискивать нужные буквы, которые плавно сливались в робкие слова. Сашенька писала о том, что так и не улеглось, не успокоилось в душе, о том, что пусть не надолго, но все же согрело ее. И в этот момент она чувствовала себя счастливой и абсолютно свободной. Свободной от горестей и разочарования.

* * *

«…и я побежала. Как ненормальная. А он за мной! Бегу и думаю – бросить сумку или нет? Документы и деньги в кармане, но вещи-то жалко… Он кричит что-то, но слов я разобрать не могу, да и не слишком стараюсь. Ноги не слушаются, сердце колотится, страшно до ужаса!

Поймал он меня около оврага, я только успела заметить, что топор он в руке больше не держит, обрадовалась, и сразу в глазах потемнело. Как до его дома добрались, плохо помню, но, вроде, не слишком долго шли, и я несколько раз просила отпустить меня.

Дождь уже пошел сильный, куртка промокла. Когда я оказалась около печки, то сразу почувствовала себя лучше. Он мне чаю налил – вкусного, горячего. Я уже тогда бояться перестала, но отчего-то подумала, что он бандит и прячется в лесу от правоохранительных органов. Там костюм в кресле лежал, а еще лохматая медвежья шкура… Почему же я так подумала? Я до сих пор не представляю, кто он.

Утром я проснулась рано (как заснула, тоже не помню), было тепло. Оказалось, это не сон… Телогрейка, которой он меня накрыл, сильно пахла костром – очень приятный запах, родной.

А потом мы поехали в Москву на его большущей синей машине. Он мало разговаривал и хмурился. Спросил – не дует ли мне, а то можно закрыть окно. Я сказала, что не дует. А мне и не дуло.

Я попросила отвезти меня к знакомой (к подруге мамы), он отвез, и мы расстались около подъезда. У него лицо такое… открытое, глаза серые, волосы очень коротко стриженные – черные. Свитер на нем тоже был черный. А сам он – хороший человек, который мне очень помог.

Я его не забуду».

Белозерцев закончил читать, снял очки и посмотрел на Марину.

– Что у него было в руке? – спросил он, приподнимая брови.

– Топор, – ответила та, пожимая плечами.

– Хм… – Андрей Юрьевич еще раз заглянул в листок, прищурился. – Она придумала историю?

– Я спросила ее об этом, говорит, что нет, и я склонна ей верить.

– Но как его хотя бы зовут?

– Пока допрос с пристрастиями я не устраивала… пусть будет интрига, но в дальнейшем лучше бы узнать его имя, – голос Марины стал тягучим, – если временами их сталкивать, то… Посмотрим… Написано искренне, правила я совсем чуть-чуть. На мой взгляд, попробовать можно.

«Фокиной бы понравилось», – усмехнулся про себя Белозерцев, а вслух сказал:

– Поставьте в конце троеточие.

– Будем печатать?

– Да.

К четвергу Сашенька чувствовала себя уже более уверенно. Появился маленький круг обязанностей, и это было приятно. За следующие «откровения» она пока не бралась – время позволяло не торопиться, а душевных порывов пока не наблюдалось. На крайний случай она решила написать про Федора Ивановича, он, правда, идею эту не одобрял и постоянно бубнил одно и то же: «Ладно уж, но только если совсем кранты». Работу Сашеньки он не понимал и очень боялся, что ее «надурят и объегорят», рекомендовал приглядывать за руководством и не слишком болтать языком.

Марина завалила мелкими поручениями, и большая их часть никак не была связана с журналом «Артэль». Стоило Сашеньке плюхнуться в кресло, как она тут же вызывала ее к себе и отправляла то в прачечную, то в сбербанк, то еще куда-нибудь. Сашенька к такой эксплуатации в личных целях относилась совершенно прохладно – какая разница, что и кому делать? Работа у нее такая, вот и все.

Выхода свежего номера она практически не ждала, как-то не верилось, что ее мини-рассказ может появиться на белых скользких страницах. Чудно. Но четверг настал, и милая секретарша Белозерцева – Лидочка, проходя мимо, положила на край стола еще тепленький журнал. Он вкусно пах краской и поблескивал в свете ламп, как глянцевая лужа на солнце.

Сашенька пролистнула страницы, нашла свой «дневник», прочла вступительный абзац, подготовленный Мариной, а затем пробежалась глазами по строчкам. Слова ее, но ощущение в душе странное, будто она к этому никакого отношения не имеет. Может, просто не смогла передать настоящие эмоции? Не важно. Она закрыла журнал и отложила его в сторону. Подняла голову и увидела в окне кабинета свою начальницу, которая жестом пригласила ее к себе.

– Мне нужны ксерокопии, – Марина протянула прозрачный файл с бумагами. – По две штуки с каждого листа. Еще загляни в архив и найди апрельские номера две тысячи третьего года.

Первое поручение Сашенька выполнила довольно быстро, а вот со вторым возникли некоторые трудности – в архивной комнате порядком и не пахло (зато пахло клеем и еще какой-то химией). Передвинув несколько коробок, она наконец добралась до нужной полки и выдвинула пластиковый ящик, на котором был указан нужный год.

Прижимая к груди журналы, с чувством выполненного долга Саша распахнула дверь и… увидела его.

Небрит, серая рубашка навыпуск… Идет и здоровается с сотрудниками редакции…

Это все, что она успела заметить, потому что тут же юркнула обратно в архив.

Сергей…

Как он здесь оказался???

Сашенька привалилась к стеллажу, закрыла и открыла глаза. Кажется, в таких случаях положено ущипнуть себя (побольнее!) – страшные сны обычно на этом заканчиваются.

Она чуть приоткрыла дверь… Сергей, сунув одну руку в карман, шел к кабинету Белозерцева.

– Мамочки… – прошептала Сашенька, задерживая дыхание. Неужели он купил журнал, прочитал, догадался, о ком идет речь, и приехал разбираться? Но разве такие, как он, читают глупые откровения девушек? Конечно, такая вероятность была и есть, но она настолько мала (ничтожно мала!), что даже задумываться об этом не стоило. И она же не написала ничего обидного… – Мамочки, – повторила Сашенька, оседая на одну из коробок. Коробка, не выдержав навалившегося на нее веса, дала усадку.

Нет, номер с блоком ее дневника вышел только сегодня, вряд ли Сергей успел и купить его, и прочитать, и рассердиться, и приехать… Вряд ли. Да и шел уверенно, здоровался, улыбался, чувствовал себя, как дома…