Однажды в метро Марина услышала, как здоровенная запыхавшаяся деваха в сердцах громко сказала какому-то старичку, ковырявшемуся возле поручней с палочкой:

– Лучше б ты в молодости помер! – И, задев его монументальным плечом так, что со старичка упала шапка и носом он почти въехал в мраморную стену, двинула дальше по своим делам.

Марина сбежала по ступеням, подняла шапку, отряхнула и подала:

– Возьмите, дедушка…

– Спасибо.

Ему было, должно быть, лет двадцать, а может, и меньше, и он улыбался Марине веселой улыбкой, благодарный, что ему не придется тащиться вниз, спасать свою шапку.

– Простите меня, – сказала Марина и отвела глаза от юного улыбающегося лица.

– Да ничего.

Он нахлобучил шапку и снова заковылял вверх по ступенькам, тяжело опираясь на палку и еще подтаскивая себя правой рукой. Рука соскальзывала с гладкого поручня, и ему приходилось несколько раз перехватывать, чтоб не упасть.

Вот тогда Марина поклялась себе, что у нее в магазине все будет – и пандусы, и место, где посидеть, и специальный унитаз, будь он неладен!

Купить его оказалось не так-то просто, только по заказу, но Марине некогда было ждать, и она выпросила выставочный экземпляр, который не продавался, но она так убедительно просила, что швейцарцы, переглянувшись и пожав плечами, отдали ей этот, с витрины.

И она долго искала грузовое такси – мадам, вы уверены, что вам нужен именно грузовик? Мадам, это не слишком дешево! Мадам, может быть, вы оформите специальную доставку? И нашла, и потом базарила со службами в аэропорту, которые отказывались принимать в багаж такую громоздкую вещь, и снова убеждала, уговаривала, просила! А в Москве ее встретили Митя и шофер на магазинной «Газели», и они втроем волокли коробку в человеческий рост сначала по асфальту, потом по снегу, а потом, откинув борт, грузили в кузов – мужики подавали, а Марина принимала!

Теперь Марина была очень озабочена тем, чтобы с таким трудом добытый унитаз правильно и грамотно установили – до этого ей тоже было дело…

– Пойду туда, Марина Николаевна, – сказала Катька и стала спускаться по ступенькам, – сил моих больше нет. Вы посмотрите, сколько народу!..

Вечером был «пир на весь мир», как это называл Матвей.

В столовой, которую отремонтировали в первую очередь, чтобы люди в обед отдыхали, а не раздражались, были накрыты столы, уходившие за горизонт. Приглашенные повара – пир так пир! – сбились с ног.

В магазинном пищеблоке праздновали продавцы, кассиры, товароведы, охранники, грузчики, шоферы, банкиры, страховщики, один министр, одна вице-спикер с мужем, глава аудиторской конторы, несколько сенаторов, издатели и пара знаменитых писателей, враждовавших между собой. Марина знала, что они враждуют, но все равно позвала обоих, и не ошиблась. В два счета они надрались и принялись длинно, интересно рассказывать друг другу и всем желающим слушать историю русской и мировой литературы. Они были веселые, умные, начитанные, молодые и талантливые мужики, которые нынче, в подвале книжного магазина «Москва», решительно не могли вспомнить, из-за чего они враждуют, и, наговорившись, затянули песню «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!», ибо именно эту песню затягивают на всех мероприятиях, где хорошо сидится, весело пьется и вкусно естся!..

– Спасибо всем, – сказала Марина Николаевна, когда в пятый или восьмой раз пришла ее очередь говорить тост, – еще раз всем большое спасибо! Всем, кто в нас поверил, кто не побоялся дать денег в кредит, кто ставил нам новое оборудование, кто писал компьютерные программы! Спасибо всем, кто помогал, и всем, кто работал день и ночь для того, чтобы сегодня этот зал открылся. И еще я хочу сказать, что это только начало. Все самое главное впереди!..

5

Вдруг ни с того ни с сего прилетела подруга Маня. До визита писателя Анатоля Гросса оставалось полчаса.

Рита заглянула в дверь и сказала весело:

– Марина Николаевна, к вам Маня Поливанова.

Маню все называли Маней и неизменно радовались ее приезду – такое она производила на людей впечатление.

Следом за Ритой в дверь просунулась Манина краснощекая улыбающаяся физиономия – не в силах ждать за дверью просто так, Маня уже сняла куртку и держала ее в кулаке и пританцовывала от нетерпения, каблуки цокали, как будто лошадь гарцевала в приемной.

В Мане был метр восемьдесят, и она неизменно надевала каблуки, чем выше, тем лучше.

– Ты не представляешь, – говорила она Марине Николаевне, тараща правдивые глаза, – как я всю жизнь мучилась!

Марина никак не могла поверить, чтобы Маня всю жизнь мучилась, но та кивала, подтверждая – мучилась, мучилась! – и откусывала от шоколадки. Она все время поедала шоколад.

– Все мужики всегда были ниже меня! Ну, всегда! Я в школе была… как это… я забыла… правофланговая, вот кем я была! Я стояла как дура самая первая, и все остальные были ниже меня, и на танцах меня никогда не приглашали! И только теперь я поняла, что метр восемьдесят – это не моя проблема, это проблема тех, кто ниже!

Марина вылезла из-за стола, схватила гарцующую лошадь Маню за руку и втащила в кабинет:

– Да входи уже!

– Да я без приглашения не могу! Ты же знаешь, я деликатная.

– О да! – согласилась Марина Николаевна. – Кофе, Ритуль! Дай Мане кофе поскорее!

Маня не только ела шоколад, но еще пила кофе и непрерывно курила. Собственно, ей, одной из немногих, разрешалось курить в Маринином свежем, чистом, белом кабинете, где «бычки» в пепельнице казались святотатством и оскорблением.

– Марина, скажи, что будет? – потребовала Маня, бросаясь в кресло. – Только честно, как на духу!

– А что… будет? – не поняла Марина.

Маня вытаращила на нее глаза, словно на полоумную.

– Как?! Кризис на дворе, катастрофа! Все радиостанции говорят, что скоро конец света. Может, уже пора в Пензенскую губернию, в пещеру?

Марина покатилась со смеху:

– Еще пока рано. Я тебе тогда позвоню, вместе поедем!

Маня, позабыв про кризис и катастрофу, вдруг заныла: