- Нет, - я уселась по-турецки у зеркала и подперла голову кулаками. - Я не стану спать. Я буду ждать.

После экзекуции гном решил сказаться больным и никуда не ехать.

- У меня гномья лихорадка-а-а-а, - ныл он, лежа на боку. - У меня насморк и ногу сводит! О, голова как болит! Я не могу идти, я ослаб. верните платье Тануке. о-о-о, моя Танука! Я обещал сводить ее на танцы.

- Вот, - произнес Роланд с нехорошим удовлетворением в голосе. - У тебя, оказывается, Танука имеется? А ты за чужими невестами бегаешь?

Но гном решил симулировать до последнего.

- Па-а-амираю, - стонал он, отталкивая ластящийся к нему дикий, но взнузданный стул. -Оставьте меня здесь, на бережке. Солнце, ветер. он быстро развеет мой прах над водой!

- Твой прах развеет еще быстрее Танука, когда узнает, зачем ты выпросил у нее платье,

- заметил Роланд. - Так что давай с нами. Эту кашу с Черным Драконом ты заварил. Так что тебе ее и расхлебывать.

Стенающего и ноющего гнома братья-охотники подхватили за руки и за ноги и втащили на яхту. В качестве компресса приложили ему к побитому месту якорь. Берни носился по корме, принюхиваясь к ветру. Кажется, он учуял запах духов Евангелины.

Нюх привел Берни и всю команду, собственно, к устью Бойкого ручья, впадающего в речку. Оборотень чуял невесту, метался по корме и несдержанно завывал, призывая Евангелину. Далекие волчьи голоса отвечали ему вместе девушки, и Берни испуганно затихал, вслушиваясь в грозное злобное ворчание.

- А ты уверен, - с сомнением спросил Акмаль, рассматривая проплывающие мимо темные зловещие берега, - что нам туда надо?

Берни, перекинувшись в человека и мучительно почесывая шею, просто кивнул. Глаза его горели.

- Да, да, - возбужденно ответил он, натирая расчесанную шею заживляющей мазью. -Оттуда ветер несет запах духов Евангелины!

А Эмиль ничего не сказал. Он сморкался без остановки и мучительно тер лоб.

- Надо было этого гнома дома оставить, - неприязненно заметил он, в очередной раз пачкая платок. - Он, кажется, заразный. У меня насморк и живот крутит.

- Да ты просто боишься, - подзудел язвительный Акмаль. - Слышишь, как чудовища воют во мраке? Что, перехотел жениться? Рано тебе, рано! Маленький ты еще! Иголкой тыкать да комплименты модницам отвешивать - это тебе не с оборотнями драться!

Но оборотни выли где-то очень далеко, а какие-то неведомые чудовища поглядывали горящими глазками на проплывающую яхту из-за ближайших деревьев.

Небольшими перебежками, от дерева к дереву, они преследовали яхту, скрываясь от взглядов пассажиров, и гаденько хихикали, чуя настороженность и даже испуг женихов.

- Спасите меня, - вдруг вздохнул тихо лес грустным голосом Евангелины.

Эван встрепенулся.

- Вы слышали это?! - воскликнул он.

- Спаси меня, Эван... - донес до него ветер жалобный всхлип.

На проплывающем мимо берегу, в темном подлеске, промелькнула светлая фигурка, раздался жалобный плач.

- Да вон же Евангелина! - завопил Акмаль, подскочив. - Она, наверное, заблудилась! Как же ей страшно! Давайте причалим скорее! Евангелина, ничего не бойтесь, мы здесь! Мы вас не оставим! Слышите!?

Но Евангелина словно не слышала.

- Спасите меня! - твердила она сквозь рыдания, и Акмаль чуть из штанов не выпрыгнул, но Михаль вовремя ухватил его за пояс и удержал на борту.

- Погоди, пока причалим! - проворчал он. - С ума сошел - купаться в сонном ручье?!

А вот Эван, до того ожидающий знака от Евангелины, отчего-то плачущему призраку не поверил.

- Это не она, - ответил он, качнув головой. - Это какой-то недобрый лесной дух нам головы морочит.

- Да как же не она! - не уступал Акмаль. - Посмотри - вон же ее платье, вон розовые оборки! Я даже могу сосчитать вишенки на ее юбке!

И он снова предпринял попытку выброситься за борт. Но брат снова удержал его.

К вампиру внезапно присоединился Берни.

- От этого существа, - сказал он, - пахнет мокрой землей и травой, а духами Евангелины пахнет вон оттуда.

- Пока Дракон нес ее, потеряли и разбили духи! - вопил Акмаль, с которым Михаль уже не справлялся. - А потом и ее потерял! Чем, по-твоему, должно пахнуть от девушки, которая плутает по лесу?! Пусти меня, пусти! Она же на помощь зовет!

Эван, глянув на охотника исподлобья, недобро усмехнулся, показав вампирские клыки.

- Если не можешь Евангелину от чучела отличить, - зло рявкнул он, и его глаза заалели кровожадно, - так может, и женишься на чучелке?!

Меж тем стоны и плач девушки приближались со всех сторон. Евангелина словно металась по берегу, ломая сухой валежник, пробивалась к берегу, к спасению, и не могла выбраться.

- Сердца у вас нет! - проорал вырывающийся Акмаль, которого братья уже вдвоем удерживали.

- А у тебя мозгов! - огрызнулся Эван.

Однако, плачущий призрак терзал и его душу. И, хоть и обругал Акмаля, Эван прекрасно его понимал. Это была невыносимая мука - слушать, как плачет любимая девушка. И, хоть Эван ее и не чуял, его разум все больше и больше поддавался наваждению и тоже нашептывал: «А вдруг?»

- Да гореть вам в самом жарком котле самой старой ведьмы! - выкрикнул Эван, уже не в силах терпеть. Его верный ритуальный нож сам прыгнул к нему в руку, и вампир легко преодолел небольшое расстояние между бортом яхты и берегом.

Заплаканная и растрепанная Евангелина в светлом платье стояла перед ним, и Эван весь дрожал - так хотелось подойти к ней, обнять и успокоить. Но он умел терпеть и держать себя в руках. Поэтому он не кинулся сломя голову к рыдающему призраку.

- Руку мне дай, - произнес он, протянув свою руку девушке.

Маленькая ладонь легла в его ладонь, и он, опустив глаза, увидел на пальце кольцо.

Свое кольцо, что подарил Евангелине на обручение.

С черным-черным камнем вместо живого, алого и рдеющего.

Вмиг нежная рука Евангелины превратилась в его руке в зеленоватую трехпалую грязную лапу. По лесу пробежал издевательский смех, повторенный сотней голосов.

- Сейчас мы тобою поужинаем... поужинаем... поуж-жинаем...

Ритуальный нож, взлетев, распорол светлое платье, коснулся еще живого сердца. Наблюдающие с борта яхты женихи завопили от ужаса, думая, что Эван сошел с ума и убил Евангелину, и ломанулись к берегу.

Но к ногам Эвана, корчась, упало какое-то уродливое черно-зеленое существо, завернутое в обрывки светлой грязноватой ткани, такое зубастое и страшное, что женихи, снова завопив, толпой бросились обратно, прочь от берега и от чудищ.