– Я на них посмотрел, они не такие классные. За этим по крайней мере ухаживали. И он еще довольно новый.

Мы поставили велосипеды перед задней дверью и вытащили полотенца из багажных корзин. Папа протянул мне свое:

– Возьми, я не знаю, куда его девать.

Я забрала.

– Вероятно, в стиральную машину…

– Ты же можешь прихватить мое, раз все равно туда идешь. А мне нужно в пивную, посмотреть, что делают ребята.

Он оставил меня и исчез. Штанины подвернуты на разную высоту, рубаха навыпуск. Только кепка сидела ровно. Голова у него останется ясной.

– Привет, ну как там на море?

Рядом со мной появилась Геза, я даже не слышала, как она подошла.

– Прекрасно. Мы ездили на нудистский пляж.

– Хайнц – нудист? – Геза уважительно присвистнула. – Это его убеждения?

– Нет, просто ненавидит мокрые плавки и даже не подумал взять их с собой. И я тоже. У нас на Зюльте в основном купаются голыми.

– Если бы фрау Вайдеманн-Цапек и фрау Клюпперсберг знали… Они ждали его до половины одиннадцатого. Пока я не сказала, что мне нужно пропылесосить столовую. А то бы они и дальше сидели.

– Вот ведь упорные. Что ж, он сам виноват. Доротея вернулась?

Геза пожала плечами:

– Понятия не имею, я ее еще не видела. У меня конец рабочего дня, и я тоже поеду на пляж. Посудомоечная машина еще работает, если будет желание, можешь ее разгрузить, а в остальном все сделано.

– Это лучшее, что мне приходилось слышать. Спасибо, Геза.

Она рассмеялась, вскинула на плечо сумку и исчезла на горном велосипеде.

В. Леандрос

На втором этаже одно окно было закрыто. Я задрала голову и подумала, не комната ли это Йоханна Тисса. Может, он сидит у окна и ждет свою сердцевидку? Я взяла себя в руки и решила сначала принять душ, а потом купить кепку.

Намазываясь после душа кремом, я заметила, что первого солнца оказалось достаточно, чтобы обгореть. И место между лопатками, где особенно тянуло кожу, мне недоступно. С облегчением я услышала, как в замке входной двери поворачивается ключ.

– Папа, ты не зайдешь? У меня спина обгорела.

В ванную вошла Доротея.

– И ты думаешь, что Хайнц тебе поможет? Мазаться надо, моя дорогая, в твоем возрасте солнечные ожоги губительны.

Я протянула ей лосьон.

– Ты моложе меня всего на четыре года, и кожа у тебя гораздо чувствительнее. Так что не задавайся. Вот, намажь всю спину. И полегче, а то кожа и в самом деле горит.

Доротея мазала щедро. Я посмотрела на результат в зеркало. Пунцовая и жирная. При этом у меня с собой было только одно платье – красное, с глубоким вырезом на спине. Для начала ему придется повисеть в шкафу.

Я присела рядом с Доротеей, которая с мечтательным выражением на лице примостилась на краю ванны.

– Ах, Кристина, это был прекрасный день. Эмден – очаровательный город. Мы побывали на выставке, в порту, пообедали и слегка потискались.

– Я думала, вы хотели… Что вы делали?

– Кристина, этот тип феноменален. Он, кстати, живет в Ольденбурге. Сколько от Гамбурга до Ольденбурга?

– Часа два, думаю. Послушай, я полагала, речь идет только о курортном романе. Да, ты, во всяком случае, времени не теряешь. Ну и как он? В самом деле хорош?

Доротея вытянула ноги и едва не завалилась спиной в ванну. Я поймала ее за руку.

– Что значит – хорош? Нильс невероятен! Думаю, это лучшее лето в моей жизни.

Я встала и пошла к шкафу в комнате Доротеи, где висели мои вещи. Доротея, приплясывая, двинулась за мной и повалилась на кровать. Пока она с восторгом рассказывала мне о Нильсе – дизайнер с собственной фирмой, ямочки, увлекается серфингом, уже год, как один, голубые глаза, любит Бойля и Мураками, по зодиаку Дева, остроумный и… и… и… и – я, отчаиваясь все больше, рылась в своих тряпках. Я взяла с собой только практичные вещи – джинсы, свитеры, джинсы, футболки, джинсы, вязаную кофту. И красное платье. Когда я страдальчески застонала, Доротея прервала свой гимн:

– А что ты, собственно, ищешь?

– Что-нибудь красивое. Набрала с собой старых вещей. Это отец сбил меня с толку.

Доротея смотрела на меня во все глаза, ожидая объяснений.

– Сегодня приехал новый постоялец. Йоханн Тисс. Я была на ресепшене в этой полосатой футболке и красных шортах.

Доротее это ничего не объяснило.

– Ну и что?

– Доротея, Йоханн Тисс – самый лучший мужчина из всех, кого я встречала.

– Ох…

– Но все получилось не так уж хорошо. Ну, я имею в виду, что вела себя довольно комично.

– Как комично?

– Теперь уже не важно. Он наверняка решил, что у меня поведенческие расстройства. И давай не будем больше об этом говорить. Доротея, я все прошляпила. Никак не предполагала, что передо мной вдруг возникнет такой мужчина… Боже мой, я вела себя как четырнадцатилетняя.

Я опустилась на край кровати. Доротея похлопала меня по спине, утешая. Я вздрогнула, спина горела.

– Может, это из-за Хайнца? Присутствие отца всегда дает ощущение, что тебе меньше лет, чем на самом деле.

– Папа не в курсе этой истории.

– Так оно и лучше, – рассмеялась Доротея. – Представь себе, если бы он вмешался. А как твой отец реагировал, когда ты приводила кого-нибудь домой?

Я задумалась.

– Да нормально. Про Хольгера он сказал, что у него что-то брутальное в глазах, Йорг показался ему слишком мягким, Петер – глупым, а когда я собиралась выйти за Бернда, посоветовал заключить брачный контракт. Когда я развелась, торжествовал и пригласил меня на ужин. Вот так.

Доротея встала и направилась к шкафу.

– Он желает тебе только добра. Смотри, у меня три клевых платья, тебе они тоже подойдут. Пропади я на месте, если это лето не станет для нас самым лучшим в жизни. – Она показала мне черное платье без рукавов с вырезом впереди, закрытое сзади. – Наденешь вот это. Лучше, если Хайнц о твоей военной кампании знать не будет. У меня какое-то странное предчувствие.

Мы обменялись долгими взглядами. Я кивнула. У меня тоже было странное чувство.

Через час я сидела в плетеном кресле в саду и читала газету. Доротея решила прилечь, подъем в пять утра не для нее. Марлен отправилась за покупками, Калли поехал встречать семью с двумя детьми, а папа пошел принять душ. Я пробежала глазами статью на местной странице: «Нашествие туристов-однодневок, или Как пройти к пляжу?» Я была почти уверена, что это пародия, ни один взрослый человек просто не мог написать это всерьез. Меня разбирал смех от обстоятельности и умения угробить каждую шутку. Статья была подписана сокращением ГФМ. «Вот странный человек», – думала я, когда услышала за своим креслом шаги.