— Я не возражаю. Правда. Я ни с кем не говорю о ней. И отец отказывается говорить. — Его лицо потемнело. — Он умерла, когда я родился, и они не были женаты. Я думаю, она была служанкой, но никто не говорит мне про нее. Стыдятся.

Мунтадир нахмурился:

— Почему? Ты носишь имя отца. Неужели этого недостаточно?

— Для дэва недостаточно. Мой народ одержим своими корнями. — Он допил все, что оставалось в его чаше. — Это определяет то, чем мы занимаемся в жизни, с кем заключаем браки… все-все, — говорил он легко, но Мунтадир отметил мимолетную гримасу боли на его лице. — А у меня половина моих корней отсутствует.

— Может быть, это означает, что у тебя развязаны руки и ты можешь сам творить свою судьбу. Может быть, это дар, — тихим голосом сказал Мунтадир, думая об Али и Зейнаб.

Джамшид замер, выражение его лица посерьезнело. А в его голосе, когда он заговорил, зазвучала торжественная нотка.

— Я слышал… что вы становитесь чрезвычайно поэтичны, когда выпьете.

Глаза Мунтадира широко раскрылись, кровь прилила к его щекам. Неужели Джамшид только что… оскорбил его? Он был потрясен. За пределами семьи никто не осмеливался говорить с эмиром Дэвабада в таком тоне. Вероятно, они опасались, что король казнит их за это.

Но, поскольку глаза Джамшида шутливо сверкали и с его губ сорвался смех, Мунтадир ощутил вовсе не ярость. Он сам не знал, что ощутил. Он чувствовал странную легкость в груди — чувство, незнакомое ему прежде.

Он не сомневался, что ему понравилось услышанное.

Но при этом он все же попытался изобразить негодующий взгляд.

— Твой отец все же прав, что переживает из-за твоих манер, — отбрил его Мунтадир. — И это еще мягко сказано, засранец ты гребаный.

— Тогда мне крупно повезло, что я поступил к вам на службу. — Джамшид ухмыльнулся, и Мунтадир начал по-настоящему опасаться, что задача, поставленная перед ним отцом, будет куда как труднее, чем он опасался вначале. — У вас будет много времени обучить меня.

Джамшид

Эти события происходят менее чем через год после тех, что описаны в предыдущей главе о Мунтадире. Глава содержит спойлеры к первой книге.

Звуки из-за закрытой двери доносились самые нелепые. Джамшид э-Прамух переступал с ноги на ногу, его предчувствия чего-то нехорошего только усилились, когда он оглядел увешанную церемониальным оружием стену в длинном мраморном коридоре, где он стоял охранником. Коллекция была впечатляющая. Копье такое громадное, что поднять его мог только гигант, булава, усаженная зубами заххака. Вогнутые щиты, сабли и… ух ты — топор с зазубринами, на которых еще остались следы крови и хрящей.

Возможно, в этом арсенале не было ничего удивительного, если вспомнить репутацию грозного военного вождя из тохаристанского пограничья, ныне обитающего в этих стенах. Этот вождь, судя по слухам, собирал солдат и деньги и был полон решимости защищать свое маленькое владение. Вождь, про которого говорили, что он изготовил золотую чашу из черепа одного из своих врагов и варил плененных ифритов заживо. Вождь, который приветствовал эмира Дэвабада хвастливым рассказом о том, что когда-то его предки пили кровь гезири.

Этот вождь, теперь уютно устроившийся в спальне с Мунтадиром и вроде бы — впрочем, Джамшид в этом практически не сомневался — еще не менее чем четырьмя людьми, включая и женщину, которая была женой вождя и начисто лишенной слуха певицей.

Из-за двери доносился легкий смех Мунтадира, дразнящий звук, от которого начинал беситься желудок Джамшида. Он не мог разобрать слов эмира, но в шутливом тоне не слышалось ни испуга, ни подавленности. Правда, Мунтадир никогда и не был подавленным или испуганным. Напротив, эмир Дэвабада, казалось, плывет по жизни абсолютно довольным и уверенным в себе, ничуть не беспокоясь о таких понятиях, как безопасность. Да и зачем ему это? У него были другие люди, которые за него думали об этих проблемах.

Например, такие люди, как Джамшид, который ловил себя на том, что хватается за кинжал каждый раз, когда военный вождь испускает кудахчущий рев. Маленький кинжал был единственным оружием, разрешенным Джамшиду. Мунтадир говорил, что они не должны казаться грубыми или не вызывающими доверие. Ни в коем случае. Гораздо лучше, если эмира убьют, а потом Джамшида и остальных дэвов казнят за то, что допустили это.

«Может быть, тебе стоило подумать об этом прежде, чем ты покинул Храм и вступил в королевскую гвардию». И да, представляясь Гассану, Джамшид предполагал, что поступит в Дэвскую бригаду в качестве лучника, в каком качестве будет с гордостью защищать квартал его племени, а не персонально охранять старшего сына Гассана, проходя при этом краткий курс крайне специфичной политики, проводимой Мунтадиром.

Дверь с громким стуком распахнулась. Джамшид замер по стойке «смирно», услышав громкий смех и увидев лучи свечей, проникающие в коридор. Он запаниковал было, но это длилось одно мгновение, потому что тут же в проеме дверей появился Мунтадир аль-Кахтани. Несмотря на шум и предполагаемую активность, с ним связанную, Мунтадир был жив-здоров и, на удивление, трезв. Шелк его светлого серебристо-голубого изара по-прежнему плотно сидел на его теле, пуговицы из лунного камня были застегнуты до самого воротника его блузы, крашенной и скроенной по самой последней моде. Его серебристый тюрбан, увенчанный сапфиром и украшением из сердолика, возможно, чуть сместился набок, но это только придавало ему еще более разгульный вид.

«Будто ему нужно казаться еще более разгульным», — подумал Джамшид, радуясь тому, что румянец, который ударил ему в лицо, трудно заметить в полутьме коридора.

Мунтадир улыбнулся, когда его серые глаза нашли Джамшида. У Мунтадира была неторопливая, остающаяся надолго улыбка, освещавшая все его лицо, — улыбка, которая начисто обезоруживала Джамшида, что, как он подозревал, не шло ему на пользу в профессиональном плане. В глазах эмира появились искорки, когда он наклонился, чтобы прошептать несколько слов в ухо Джамшиду. Вид у него был довольный и блаженный, он словно открыл дверь, чтобы просто попросить еще вина или пригласить другого участника, и Джамшид ощутил его теплое дыхание у себя на шее.

— Мы должны убираться отсюда. — Мунтадир говорил на дивасти, тон у него по-прежнему был легкий и веселый, словно все шло распрекрасно. — Немедленно.

Джамшид отпрянул от эмира, посмотрел за его плечо. Одного взгляда было достаточно, чтобы не то что покрыться румянцем — побагроветь. Вечеринка, казалось, достигла своего апогея, военный вождь и его собутыльники даже не заметили спешного отступления Мунтадира к двери. А может быть, их