философии применима в этом случае?

«Я сделаю такой этюд. Теперь решила твердо. Он уже задуман давно. Бомжиха и Македонский. Коротко, под ежик, подстригусь. Надо, надо заняться поисками души этой женщины.

Она несчастная, совсем потерянный человек. «Потерянный»? Но кем? Напрашивается падежный вопрос. Обществом? Или тут надо копать глубже? Во всяком случае, тот, кто ее потерял, вряд ли подозревает о своей пропаже, или делает вид, что ничего не произошло. Бомжиха-подкидыш… Никому не нужен подкидыш!

Да, я — характерная актриса. Это однозначно. То, что я поступила на отделение кукольников — чудесно. Здесь шлифуется та грань мастерства, которая, как нельзя лучше, передает мысли и чувства…»

— Не надо на меня так смотреть. И ждать меня после занятий совсем не обязательно. И зачем эта встреча на вокзале? Я бы прекрасно добралась до дома и сама. Пойми меня, наконец! Ты талантливый человек и, насколько я тебя знаю, хороший. Зачем же портить наши отношения? Глупо. Oй, как глупо доказывать мне свою верность Юре. Об этом и говорить не стоит! Это моя органика, понимаешь? Только Юра, только он. Другие мужчины в этом плане для меня не существуют. И давай больше не возвращаться к этой теме. Мне это неприятно. Будем общаться спокойно, по-дружески. Извини…

— Вчера мы были в одном доме. У хозяйки столько пластинок с классической музыкой — обалдеть!

Поставили какую-то пластинку. Не передать словами, что во мне сразу сделалось… Пел божественный голос…

Я спросила: «Кто поет?» Монсеррат Кабалье — поет Норму. Ощущения словами не передать. Неужели бывает, вернее, существует наряду с художественными творениями в природе (пейзажи, цветы, облик животных, бабочек) такое совершенство потревоженных материй?

— К Данилке в гости! Уррра!!!

В трамвае Петя замучил вопросами: что да как. Насчет этого бабуля молодец. Та все объяснит, все расскажет…

У Рудных мальчишки сразу же поднимают невообразимый шум. Тут же в коридоре затеяли возню. Что-то летит, что-то падает.

— Пацанье! Тише, все побьете! Сейчас будем пить чай! — С конфетами? — интересуется Петя.

— А то как же! Конечно, с конфетами и еще с тортом. — Эллк, а где ваш папа Сережа?

— Дежурит в своей больнице. Кстати, его намереваются послать в Питер скоро, на какие-то курсы.

— У, как серьезно.

— Ну, хватит трепаться. Давай про Париж! Эля отхлебнула чай и ничего не ответила. — Что и рассказать нечего?

— Про Париж? Конечно, есть. Набережная Сены. Елисейские поля, улицы… — она зажмурила глаза, и лицо ее приняло мечтательное выражение. Потом как-то сразу стало серьезным. — Все там на меня произвело странное впечатление. Может быть, Париж разбирается, на кого производить впечатление, а на кого нет? Как Раневская сказала про Сикстинку.

Я увидела совсем другой Париж. Не такой, о котором «ох!» да «ах!» Если 6, конечно, мы жили в других условиях, более цивилизованных, да, может быть, и осталось бы ощущение прикосновения к райским кущам.

Где мы ютились эти несколько дней — ужасно! Знаешь описания задворок парижского рынка времен Гюго? Так это еще хуже!

— Что ж так мрачно-то? А в центре, в музеях вы были?

— У нас же не было денег. Этот прохиндей нас обманул, и мы были брошены там на произвол судьбы. Господи, нам даже не на что было перекусить! Представляешь, все время ощущение голода?

— Ну, ничего. Девушкам-то это полезно — зато талии сохранили, а вот мужичкам…

— Да уж… Я, откровенно говоря, так скучала там по дому! Вся вокруг какое-то ненастоящее, чужое. А дома, хотя и нет такого блеска и шика, но есть тепло. «Хорошо в гостях, а дома лучше» — недаром говорят.

— А что там в магазинах?

— Ой, какие магазины в нашем положении? Без денег заходить унизительно Глазели на витрины. Они нарядные, ослепительные! Вообще-то, там все дорого. Невероятно дорого. Говорят, у кого есть деньги, в Союзе можно это же купить дешевле.

— А женщины? Какие они? Как одеты? Юбки длинные, короткие? Эльк, давай рассказывай!

— Одеты по-разному, кто как. Роскошно одетые, видимо, проносились мимо нас в шикарных машинах. Мы на улицах видели обыкновенных парижан. У них в глазах у всех какая-то легкость и безмятежность. Понимаешь, нет нашей сосредоточенной озабоченности. Много кривоногих женщин. Это бросилось не только мне в глаза. Мужчины отметили это тоже. Не знаю почему, но на меня смотрели, даже женщины, некоторые оглядывались.

На обратном пути Петя заснул в трамвае. Из-за домов выплывала луна. Эля улыбнулась и погладила сына по голове.

31.08. 88 года.

Диалог.

— Посмотрите! Какая красота кругом! Какая великолепная осень! — Осень! Ах, да! Осень. Замечательно. Природа непостижима своим многообразием. Что может быть прекрасней и в то же время печальней, как созерцание умирающей на зиму природы, ведь может случиться так…

— Как умирающей? Вы разве не замечаете, что уже вовсю весна?! Приглядитесь, природа оживает, встряхиваясь от долгого сна… А земля льет слезы радости о том, что ее сон был только сном, а не явью…

— Как весна? Разве уже весна? А как же зима?! Где зима?

— Зима благополучно миновала. Она ушла, побежденная возродившейся к жизни землей. Отвратительная была зима. Холодная страшно, с метелями.

— Да что вы говорите? Зима уже прошла? Неужели так быстро летит время? И вправду, как прозрачен воздух, и солнце уже совсем высоко. А вы слышите, как звенят почки на деревьях? Они переполнены новой жизнью и вот-вот начнут лопаться — дзинь!

— Какие почки? Это же звенит хрупкий ледок, затянувший коркой водную гладь. А птицы? Они уже покидают нас, оставляя взамен шикарное одиночество для раздумий в долгие зимние вечера… Мне иногда птицы кажутся прекрасными изменницами…

— Уже осень? А как же лето? Разве оно посещало нас?

— Лето? Действительно, когда же было лето?