А потом его разнесло в клочья. Как и попытавшегося отшатнуться Осетра.

На аудиенцию к императору академик Соболевский должен был явиться в четыре часа пополудни.

В три часа Осетр связался с полковником Пименовым, начальником дворцовой охраны, и дал ему соответствующие указания.

– Слушаюсь, ваше императорское величество! – Озаботившийся полковник исчез с видеопласта.

Через двадцать минут душу Осетра тронула «росомашья» тревога.

Давно она не просыпалась…

А еще через четверть часа полковник Пименов доложил:

– Ваше императорское величество! Академик Соболевский по вашему приказу задержан, обыскан и помещен в одно из подвальных помещений. Никаких подозрительных предметов при нем не обнаружено. Сканеры также не среагировали. В настоящее время задержанный находится в помещении номер тринадцать двадцать пять. Видеоканал с камеры наблюдения выведен на ваш компьютер.

Осетр переключил видеопласт на внутридворцовую систему наблюдения.

Одетый в строгую черную тройку Соболевский сидел на стуле и озабоченно поглядывал на дверь.

Надо полагать, ждал пока его пригласят к императору. Полковник Пименов должен был сопроводить старика в подвал безо всяких объяснений.

Осетр ждал.

Минута проходила за минутой.

Соболевский все больше начинал проявлять признаки беспокойства. Он давно уже покинул стул и мотался по помещению взад-вперед, то и дело поглядывая на браслет.

Потом подскочил к двери и принялся барабанить в нее.

– Эй! – Акустический канал донес визгливый голос, изменившийся до неузнаваемости. – Эй, ищейки императорские! Вы что, обо мне забыли? Его величество ждет меня.

Никто, естественно, на его крик не отреагировал.

Старик перестал колотить в дверь, снова глянул на браслет. Потом опустился на колени и поднес ко рту правую руку.

Осетр увеличил изображение и через мгновение сообразил: академик, засунув пальцы в рот, пытался вызвать приступ рвоты. Задуманное ему удалось. Соболевский некоторое время сосредоточенно ковырялся в извергнутом из желудка, потом снова засунул пальцы в рот.

А потом поднялся с колен. И крикнул:

– Ты – хитрая сволочь, ублюдок! Но тебя все равно достанут!

Некоторое время он изрыгал в пространство комнаты проклятия в адрес росского императора. Потом замолк. Снова бросил взгляд на браслет. И дрожащим голосом проговорил:

– Хорошо, ваше императорское величество! Я проиграл. За мной никто не стоит, я действовал в одиночку. Пощадите мою семью, они ни в чем не виноваты.

А потом ослепительное пламя залило видеопласт, через мгновение он потемнел, и появилась надпись «Канал связи отключен по технических причинам».

Пол под ногами чуть дрогнул.

Осетр посмотрел на часы. Было шестнадцать часов пять минут.

Если бы академика Соболевского не отвели в подвал и не заперли в пустой комнате, сейчас по разрушенному рабочему кабинету императора были бы разбросаны не только останки бывшего президента Академии наук Росской империи, но и самого Осетра...

На следующий день начальник дворцовой охраны доложил императору о результатах взрывотехнической экспертизы.

Судя по всему, перед аудиенцией академик Соболевский проглотил бомбу, защищенную оболочкой, растворяющейся в желудочном соке. Наномеханизм подобной бомбы можно было настроить так, что процесс растворения, в зависимости от кислотности желудочной среды, срабатывал через строго определенный промежуток времени. Своего рода часовой механизм… Вот только обнаружить такое взрывное устройство можно было лишь с помощью вскрытия, имеющиеся дворцовые сканеры, как оказалось, его не брали.

– Вас очень своевременно предупредили, ваше императорское величество! – сказал Пименов, и в голосе его прозвучало неприкрытое удовлетворение.

– Своевременно, полковник, очень своевременно! – кивнул Осетр.

И подумал, что несмотря на фиаско с потерянными «туманными» возможностями, судьба вовсе не оставила своего избранника без призрения.

А еще через два дня к правителю с докладом явился министр имперской безопасности.

– Ваше императорское величество! – доложил он. – Это была попытка террористического акта, предпринятая одиночкой. Никаких связей между академиком Соболевским и великим князем Владимиром не выявлено. Контактов академика с мерканцами тоже не обнаружено. Соболевский вообще мало вмешивался в политику. Только в той ее части, что касалась интересов Академии наук.

Охлябинин был стопроцентно уверен в своей информации. А у Осетра не было причин не доверять его уверенности.

– Какие будут приказы в отношении семьи Соболевского?

Осетр еще вчера принял решение. Однако снова обдумал ситуацию.

С одной стороны, если такие вот террористы будут знать, что из-за их действий пострадают родственники, это отобьет у большинства из них охоту прибегать к подобным методам. С другой, по закону родственники ни в чем не виноваты. Сын за отца, как известно, не отвечает. Это краеугольный камень социальных отношений. По крайней мере, так должно быть…

Стоит ли ради собственной безопасности нарушать закон?

Да, многие императоры именно так и поступали. Но эти властители не были «росомахами». А мы – «росомахи»… Нам ни к чему насаждать в империи атмосферу доносительства и недоверия друг к другу. Это дает временные преимущества, но в будущем обернется колоссальными моральными потерями. А из истории хорошо известно, как моральные потери оборачиваются потерями материальными. Вплоть до утраты власти человеком, качнувшим нравственную обстановку в обществе в сторону наушничества. И я буду не я, если пойду по такой дороге…

– Нет, Иван Мстиславович. Семью трогать не надо.

Граф Охлябинин качнул бритой головой.

– Слишком уж вы великодушны, ваше императорское величество!

«Это я-то великодушен! – удивился Осетр. – Да кабы империи была польза от репрессивных действий в отношении Соболевских, я бы, глазом не моргнув, отдал соответствующий приказ. Да только не будет тут пользы империи! А польза властителя – не всегда польза страны».

– Это не великодушие, уважаемый Иван Мстиславович! Это – государственная мудрость!

Прозвучала сия реплика, несомненно, пафосно и хвастливо. Ну да и пусть! В конце концов, император Росский – почти мальчишка, у него еще молоко на усах не обсохло. Но старшие товарищи его всегда поправят, если требуется.

Пусть министр так и думает.

Возможно, Охлябинин так и подумал. Но поправлять мальчишку он не стал.