— Почему ты всё время упоминаешь Тиллесена? — спросил Шмидт. — Прежде всего мы преследуем Бормана.

— Бормана? — хмыкнул Айземанн. — Твой разжиревший боров Борман — всего лишь пассажир, которого тянет на своём горбу Тиллесен. Не удивлюсь, если для него выделили отдельного мула. Бестолковый, болтающийся на ногах балласт. В этом вы с Борманом похожи.

— А вы с Тиллесеном, значит, наши спасители?

— То, что Борман сумел забраться в эти дебри, — заслуга исключительно Тиллесена, а то, что мы сумели его нагнать, — заслуга моя. Не будь нас, вы бы всё ещё слонялись в банановой роще.

Не сумев ничего возразить в ответ, Шмидт поднялся, бросив в спину Айземанну злобный взгляд. Будто прочитав его мысли, Айземанн, не оборачиваясь, произнёс:

— Самое обидное, когда не можешь сделать то, чего сильно хочется. Ты бы с удовольствием разрядил мне в спину обойму, но это равносильно подписанному самому себе приговору. Эй, доходяги! — теперь Айземанн обращался к отдыхавшей на поляне группе. — Всем искать спуск! Кто найдёт его первым, того освобожу от дежурства этой ночью. В нашем случае полноценный сон лучше бутылки шнапса.

— Сомнительная привилегия, — проворчал Ганс, глядя, как Пёшель безрезультатно пытается остановить кровь Каспару. — Уж я-то точно не смогу уснуть.

Награда не нашла героя, потому что не прошли они и две сотни шагов, как им всем одновременно открылась спускавшаяся вдоль склона тропа. Дабы не потерять гружённых золотом мулов, люди Бормана расчистили путь от камней и вырубили всё, что хоть как-то могло усложнить спуск. Не тропа, а ландштрассе. Однако, стоило спуститься к подножию, как она закончилась так же внезапно, как и началась, резко воткнувшись в стену из гигантских деревьев. Росли они так тесно, что их вершины переплелись в непроницаемый свод, и внезапно стало темно. Все замерли, не в силах заставить себя ступить в этот мрак. Стволы деревьев опутали сетью узловатые щупальца лиан. Нигде ни пучка травы, всюду мох и лишайник. В этом буйстве чудовищных деревьев-исполинов люди почувствовали себя тщедушными карликами. Всё вокруг теснится и лезет друг на друга в борьбе за свет. Переплетается, перекручивается, завязывается в узлы, образуя непролазную чащу. Вокруг господствует тёмно-зелёный сумрак. Не видно ни заката, ни самого солнца. Ветра нет, даже лёгкого дуновения. Воздух неподвижен и пропитан невероятной сыростью. Даже восковые листья деревьев покрылись крупными каплями влаги. Повсюду воняет гнилью и плесенью. И невероятная жара!

Общее впечатление выразил Фегелейн:

— Если раньше были джунгли, то что тогда это?

— Сверху я видел речушку, — ответил Айземанн. — Будем пробиваться к ней.

— Когда сюда пришли конкистадоры, — неожиданно блеснул знаниями Сальвадор, — то даже они, равнодушные к боли, радостям и страхам человеческим, повернули обратно. Сейчас мы стоим на пороге черты невозврата. Но ещё есть время повернуть обратно.

— Хватит болтать! — оборвал его Айземанн. — Впереди нас ждут ящики с золотом! И ты хочешь, чтобы я повернул вспять, когда уже виден его блеск? Где-то рядом река, там и заночуем.

— Это золото партии, — вяло напомнил Фегелейн.

— А я её преданный член! — расхохотался Айземанн. — Всегда вовремя платил взносы и теперь имею право на свою долю от пирога.

Он отмахнулся мачете от тучи вившихся над головой стрекоз и принялся рубить лианы. Под его мощными ударами трухлявые стволы превращались в пыль, и оттуда разлетались полчища насекомых. Сверху, из потревоженных веток, дождём посыпались пиявки, жуки, личинки, улитки. Клим увидел, как одна такая улитка упала на открытую шею Удо. Тот на мгновение замер, затем, вскрикнув, принялся пританцовывать, тряся головой и запустив под воротник пальцы. Наконец ему удалось вытащить улитку, но на шее уже успел остаться ярко-алый след её присутствия.

Когда начали сгущаться сумерки, они вышли к небольшой реке. Дышать здесь стало свободнее. Пробив брешь в чудовищном нагромождении живых и сгнивших деревьев, на удивление чистая река несла прохладу и свежесть. Клим стоял на каменистом берегу и видел, как в воде резвилась большая стая рыб с красными животами, размером со средних карасей, которых вёдрами приносил с рыбалки в детдом Данил Иванович. Действовали они как чётко работающий отлаженный механизм. Ни одна не выбивалась из резво накручивающего круги строя. К нему подошёл Айземанн и тоже заметил метавшийся косяк.

— Удивительная дисциплина, — произнёс он задумчиво.

— Да, — согласился Клим.

— Будь мы так же организованны, то никогда бы не проиграли войну, — сделал неожиданный вывод Айземанн.

Клим посмотрел на его мощные скулы, покрывшиеся серой щетиной, и, ничего не ответив, пошёл к разбивавшей лагерь группе. В отсутствии Айземанна снова почувствовав себя при власти, Шмидт зычно раздавал команды, что и кому делать. Определив центр будущей стоянки, он отмерил радиус в десять шагов и приказал вырубить всё до уровня стелющегося по земле мха.

— Чтоб ни одна тварь не пробралась незамеченной!

Когда работа была в разгаре, вернулся Айземанн. Он скептическим взглядом окинул бурную борьбу с местной флорой и, перекинув автомат на грудь, поднял рюкзак.

— Собирайтесь. Заночуем на том берегу.

— Эй! — возмутился Шмидт. — Я уже наметил ночёвку здесь!

— Как хочешь. Но на той стороне я видел стоянку Бормана. Я думал, тебе это будет интересно.

— Бормана? Хорошо, — тут же согласился Шмидт. — Всем перебираться на тот берег!

В отличие от переправы через мутное болото, переправа через прозрачную реку вначале показалась вполне безобидным делом. Клим смело вошёл в приятную, спокойную воду, почувствовав, как измученное тело встрепенулось от поднявшейся на уровень груди прохлады. Первым шёл Айземанн, за ним едва поспевал Шмидт. Его невысокий рост сыграл с ним злую шутку. Середину реки Шмидт прошёл, высоко задрав голову и хватая воздух, как задыхающаяся рыба. По твёрдому, усеянному принесёнными водопадом камнями дну идти было легко, и казалось, ничто не предвещает беды. Айземанн уже вышел на берег и, сняв сапоги, выливал из них воду. Шмидт устало сел рядом. Впереди Клима шёл Франц, до берега уже оставалось не более пяти метров, и вода едва доходила им обоим до пояса, как вдруг Клим услышал душераздирающий крик. Так и продолжавшие идти в связке проводник с Каспаром неожиданно исчезли под водой, затем показалась голова Сальвадора — бедняга кричал и неистово бил по воде руками. Позади него на поверхности воды растянулся бурый кровавый шлейф. Живым Каспара Клим больше так и не увидел. Там, где он исчез, бурлили алые пузыри. Продолжая кричать и изо всех сил отталкиваясь ногами от дна реки, проводник приближался к берегу. Получалось у него это медленно, будто кто-то хватал под водой за ноги. Когда из воды показался его ремень с пряжкой в виде бычьей головы, все