Вверху какой-то шорох. Не надо было сюда спускаться. Я не должна была подслушивать. Оборачиваюсь к лестнице, но там никого нет. Только полки с коробками, тусклый свет падает сверху. Я больше не слышу голосов, совсем не слышу. Все тихо. Я одна.

Меня охватывает ужасное чувство клаустрофобии. Что, если кто-то захлопнет крышку люка? Тогда я застряну здесь. Будет темно. Сама не знаю, что делать. Я встаю, мне даже думать об этом не хочется. Растираю колено, ушибленное о стену.

На обратном пути я замечаю на крышке люка замок, а на стене засов; когда крышка закрыта, лестницы не видно. Засов привинчен к стене рядом с лестницей, а замок – на днище крышки. Логичнее было бы приделать замок сверху, чтобы можно было запирать люк снаружи. Крышку люка можно открывать и закрывать с обеих сторон; либо толкать наверх, если вы в подвале, либо тянуть, если вы на площадке. Но запереть люк можно только снизу.

– Какова официальная причина смерти?

– Обильное кровотечение из колотых ран.

– Какой ужас!

– Мы считаем, что он истекал кровью несколько часов. Лежал в луже крови.

– Представляю, каково было наткнуться на него.

– Да уж. Кошмар. Такое не забудешь.

Когда я возвращаюсь в гостиную, там никого нет. Со стола все убрали, кроме моей десертной тарелки.

Осторожно заглядываю на кухню. Грязные тарелки составлены стопкой и сполоснуты, но не вымыты. В раковине много мутной воды. Из крана капает.

– Джейк! – зову я. Где он? Где все? Может быть, Джейк выносит остатки со стола в компост в сарае.

Я вижу лестницу, которая ведет на второй этаж. На ступеньках мягкий зеленый ковер. Стены обиты деревом. Снова фотографии. На многих запечатлена одна и та же пожилая пара. Все фотографии старые; здесь нет ни одной фотографии Джейка в детстве.

Джейк обещал показать мне второй этаж после ужина, так почему бы не осмотреть его сейчас? Поднимаюсь на площадку второго этажа; там есть окно. Выглядываю наружу, но на улице слишком темно и ничего не видно. Слева от меня дверь с маленькой стилизованной буквой «Д». Старая комната Джейка! Вхожу. Сажусь на кровать Джейка и озираюсь по сторонам. Много книг. Четыре стеллажа забиты сверху донизу. На каждом стеллаже – свечи. Кровать мягкая.

Покрывало именно такое, какое и ждешь увидеть на ферме – вязаное, домашнее. Кровать маловата для такого высокого парня; кроме того, она узкая, односпальная. Вытягиваю руки за спиной, ладонями вниз, и нажимаю на матрас, как будто покачиваю яблоко, опущенное в воду. Пружины поскрипывают, выдавая возраст и многолетнее использование. Старые пружины. Старый дом.

Я встаю. Прохожу мимо продавленного, но уютного с виду синего кресла. У окна стоит письменный стол. На нем почти ничего нет. Ручки и карандаши в стакане. Коричневый заварочный чайник. Несколько книг. Большие серебряные ножницы. Я выдвигаю верхний ящик стола. Там обычные вещи – вырезки, блокноты. И коричневый конверт. На нем многочисленные буквы «У». Почерк похож на почерк Джейка. Не в силах удержаться, я вскрываю конверт.

Внутри фотографии. Наверное, я не должна была их доставать. Это в самом деле меня не касается. Я перебираю их. Их штук двадцать или тридцать. Все сняты с близкого расстояния. Части тела. Колени. Локти. Пальцы. Много пальцев ног. Губы, зубы, десны. Несколько очень увеличенных снимков, только волосы и кожа, может быть, прыщи. Трудно сказать, принадлежит ли все одному человеку или разным. Кладу снимки обратно в конверт.

Я никогда не видела таких фотографий. Что это – своеобразные произведения искусства? Какая-нибудь инсталляция, подготовка к выставке? Джейк когда-то говорил, что увлекается фотографией и, помимо школы, занимался в художественной студии. Сказал, что у него есть хорошая камера, на которую он долго копил.

В комнате тоже много фотографий: пейзажи, цветы, деревья и люди. Лица все незнакомые. Единственный снимок Джейка, который я видела в доме, висит у печки; он еще уверял, что на снимке он сам в детстве. Но там не он. Я уверена, что на снимке не он. Значит, я никогда не видела ни одной фотографии Джейка. Он застенчив, да, я знаю, и все же…

Беру с полки фото в рамке. Светловолосая девушка. На голове у нее синяя бандана, завязанная спереди. Его подружка, с которой он встречался в старших классах школы? Она была сильно влюблена в него, во всяком случае, так утверждал Джейк, но для него их отношения значили совсем не то же, что для нее. Подношу фото к лицу, почти касаюсь его носом. Но Джейк говорил, что его школьная подружка была высокой брюнеткой. Девушка на снимке блондинка, как я, небольшого роста. Кто она?

На заднем плане я замечаю еще кое-кого. Это мужчина, но не Джейк. Он смотрит на девушку. Он как-то связан с ней. Он близко и смотрит на нее. Интересно, кто их снимал – Джейк? Я вздрагиваю, когда чья-то рука касается моего плеча.

Это не Джейк. Это его отец.

– Вы меня напугали! – говорю я.

– Извините. Я думал, вы здесь с Джейком.

Я ставлю снимок назад, на полку. Он падает на пол. Я нагибаюсь и поднимаю его.

Когда я снова оборачиваюсь к отцу Джейка, он улыбается. Он успел наклеить на лоб вторую полоску пластыря, над первой.

– Я вовсе не собирался вас пугать, только хотел проверить, все ли с вами в порядке. Вы дрожали.

– Со мной все в порядке. Наверное, немного замерзла. Я ждала Джейка. Я еще не видела его комнату и подумала… Неужели я правда дрожала?

– Мне так показалось со спины – да, немножко.

Не знаю, о чем он говорит. Я не дрожала. Да и как я могла дрожать? Неужели мне холодно? Может быть. Мне холодно с тех самых пор, как мы сели за стол.

– Вы точно хорошо себя чувствуете?

– Да, точно. Я чувствую себя нормально.

Он прав. Опустив глаза, я вижу, что моя рука слегка дрожит. Я складываю ладони перед собой.

– Бывало, он проводил здесь много времени. Мы постепенно превращаем его комнату в комнату для гостей, – говорит отец Джейка. – Нам как-то не хотелось селить сюда гостей, ведь здесь все напоминает о старшекласснике-«книжном черве». Джейк всегда любил книги и истории. И еще он вел дневники. Они его утешали. Так он легче справлялся.

– Очень мило. Я заметила, что он до сих пор любит писать. Много времени проводит за письмом.

– Так он познает мир.

В его последних словах я угадываю сочувствие к Джейку и даже нежность.

– Здесь так тихо, – говорю я, – особенно в тыльной части дома. Наверное, здесь хорошо пишется.

– Да, и спится тоже. Но Джейк, как вам, наверное, известно, всегда спал плохо. Кстати, вы можете у нас заночевать. Мы рассчитывали, что вы останетесь. Ни к чему вам спешить назад. Я уже говорил Джейку. Мы хотим, чтобы вы остались. А утром доедим то, что осталось от ужина… Вы кофе пьете?