Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она набрала в легкие воздуха и продолжила:
— Сделай его здоровым, чтобы с Твоей Божественной помощью он мог поддерживать, защищать и воодушевлять тех, кто зависит от него. Исцели его, Господи, ради любви сына Твоего, Иисуса Христа, который… страдал, чтобы… мы все могли… жить.
Слова были едва различимы, но маркиз слышал их.
Свет, о котором говорила Мариетта, легким живительным огнем, казалось, нисходил на его плечо.
Маркиз чувствовал, будто его всего охватывает сияние, идущее от Бога.
Затем рука Mариетты очень нежно коснулась его лба, и теперь он уже не мог разобрать, что она говорит.
Тем не менее маркиз расслышал, что девушка снова молится, чтобы он обрел достаточно сил и мог помогать тем, кто в нем нуждается.
Затем, так же неслышно, как и пришла, она поднялась на ноги и выскользнула из комнаты.
Маркиз едва различил звук закрывшейся за нею двери.
Теперь он понял, что происходило в последние три ночи, когда его плечо стало активно заживать.
Боли, причинявшей ему страшные муки, больше не было.
Она его исцеляла.
Хотя маркиз не верил в силу подобного исцеления, он признал, что совершенно реально и неоспоримо чувствовал ее на себе.
Мариетта приходила к нему тайком.
Вот почему она добавляла что-то в его вечерний напиток — чтобы он крепче спал.
Но каким-то непостижимым образом Жан-Пьер все же ощущал присутствие девушки, хотя его сознание было замутнено сном.
Ему трудно было поверить во все происходящее, тем не менее он совершенно точно знал, что это — было.
Маркиз чувствовал, что свет, окутавший его молитвами девушки, все еще греет изнутри.
* * *
Мариетта понятия не имела, что маркиз знает о ее посещениях.
У нее были свои причины желать, чтобы тот не слишком быстро поправлялся.
Когда маркиз все-таки спустится на первый этаж, он будет потрясен. Не только переменой в комнатах, но и новой мебелью в гостиной…
Через день после того, как начались работы в замке, Мариетта поехала в поселок с длинным списком дополнительных материалов, которые нужно было купить для ремонта.
В разговоре с месье Ренуаром девушка спросила о мадам Бонне, которая когда-то работала в замке.
— Она живет в самом последнем домике на краю поселка, — ответил лавочник.
Мариетта отправилась туда и нашла очень старую женщину, которой приятно было поболтать о минувших днях.
— Я пришла в замок помогать экономке, — предалась воспоминаниям старушка. — Он был роскошен! Когда мы садились ужинать в комнате для слуг, за столом оказывалось более тридцати человек.
— Вы были очень расстроены, когда разразилась революция? — спросила Мариетта.
— Это было ужасно, мадемуазель, ужасно! — ответила мадам Бонне. — Большинство из нас сбежали, услышав, что творится в городе недалеко отсюда. Но экономка оставалась, пока они все-таки не пришли, и я слышала, как она рыдала и умоляла их не причинять вреда.
— Полагаю, ее уже нет в живых?
Мадам Бонне покачала головой.
— Нет, мадемуазель, она умерла десять лет назад, а двух ее сыновей, которые служили лакеями в замке, забрали в армию. Они погибли в первом же бою.
Мариетта вздохнула.
Она очень надеялась, что экономка все-таки жива и ее можно будет расспросить, как выглядел замок, пока его не разграбили.
— Полагаю, — неуверенно начала девушка, — что родители теперешнего маркиза могли спрятать что-либо из имущества замка.
Мадам Бонне покачала головой.
— Думаю, они взяли с собой что могли, — ответила она, — ведь уезжали в большой спешке, потому что были предупреждены, что революционеры заберут их на гильотину.
Мариетта подумала, что при таких обстоятельствах трудно угадать, что они могли взять.
— Ходили слухи, — продолжила мадам Бонне, — что экономка и ее сыновья все-таки попытались сберечь кое-какие ценности. На самом деле, когда она умерла, кто-то из ее родни говорил мне, что она часто повторяла: «Я спасла, что смогла». Но, как вам известно, мадемуазель, в замке ничего не осталось.
Мариетта поблагодарила мадам Бонне и дала ей трав, которые хорошо помогают при ревматизме, ибо месье Бове говорил, что именно этим недугом страдает старушка.
Вернувшись в замок, девушка обдумала то, что удалось узнать.
Должно ведь найтись какое-то место, куда экономка и ее сыновья могли спрятать сокровища, которые хотели уберечь от революционеров?
Мариетта взглянула на озеро. Под водой явно не было никаких пещер, куда можно что-то спрятать.
Тогда девушка проскользнула в часовню.
«Возможно ли, — спросила она себя, — что в алтаре есть пустоты? Быть может, в дубовой обивке скрыта потайная дверь?»
Двое мужчин убрали в часовне и принялись полировать дубовые панели; в старой грязной коробке нашелся покров для алтаря.
Кто-то из людей, работавших в саду, принес вазы с цветами, которые поставили по обе стороны креста.
Мариетта преклонила колени на ступенях алтаря и помолилась, чтобы к маркизу вернулось здоровье.
А еще произнесла особую молитву святому Антонию.
Мать часто говорила, что святой Антоний Падуанский — покровитель всего, что потерялось, а также заступник бедных.
— Если я что-нибудь теряю, — говорила миссис Долиш, — я просто произношу молитву и чудесным образом нахожу эту вещь — иногда сразу же, иногда чуть-чуть позднее. Святой Антоний меня еще ни разу не подвел.
Теперь Мариетта молилась, чтобы, если какое-то имущество замка сохранилось, она сумела его найти.
Когда девушка поднялась на ноги, ей вдруг пришло в голову, что единственным местом, куда она не водила людей при осмотре замка, был винный погреб.
Действительно, она лишь мельком заглянула в него, хорошо понимая, что ни вина, ни бренди там остаться не могло, и пришла в ужас от беспорядка, который увидела.
Теперь же, будто принуждаемая какой-то силой, Мариетта вернулась и прошла в кухню, из которой открывался вход в погреб. Нужно было спуститься по нескольким каменным ступеням и открыть тяжелую дверь, с чем девушка справилась без посторонней помощи.
Хотя дверь была массивной, замок, разумеется, был взломан нетерпеливыми революционерами, которым хотелось поскорее добраться до вина маркиза.
Девушка окинула погреб взглядом: он, как и прежде, был забит мусором.
Здесь были бесчисленные старые бочки, десятки ящиков, в которых когда-то хранилось вино, а на грязном полу валялись битые бутылки: прямо там, где воры выпивали содержимое, они и выбрасывали их, зачастую разбивая.