— Я уже думала, что никогда тебя не найду, — сказала мама.

Я ухватилась за эти слова, запомнила их и всю свою дальнейшую жизнь повторяла, как молитву.

Николас

Минувшая неделя стала для Николаса настоящим испытанием. Один из его пациентов умер на столе прямо во время операции по удалению желчного пузыря. Ему пришлось сообщить тридцатишестилетней женщине, что опухоль у нее в груди злокачественная. Сегодня его снова перевели в кардиохирургию, что означало полную смену пациентов и историй болезни. Он прибыл в больницу в пять утра и из-за конференции пропустил ланч; он до сих пор не сделал записи по результатам утреннего обхода, и, как будто этого всего было недостаточно, его на целых тридцать шесть часов назначили дежурным врачом.

Его вызвали в травмопункт, и он помчался туда, прихватив одного из своих интернов, бледного как смерть третьекурсника по имени Гари. Гари быстро подготовил пациентку, сорокалетнюю женщину с кровоточащими ранами на лице и голове. Скорее всего, это было делом рук ее мужа. Николас позволил Гари продолжать и лишь наблюдал за его действиями и касаниями. Гари уже зашивал раны, когда женщина вдруг начала кричать.

— Пошел вон! — орала она. — Не смей прикасаться к моему лицу!

У Гари начали дрожать руки. В конце концов Николас выругался и велел ему убираться. Он сам окончил начатую студентом работу, и все это время из-под стерильных марлевых повязок неслись проклятия.

— Чертовы свиньи! — голосила женщина. — Уберите от меня свои грязные руки!

Николас нашел Гари в одном из холлов травмопункта. Парень сидел на покрытой несмываемыми пятнами кушетке, подтянув колени к груди, и напоминал эмбрион. Увидев приближающегося Николаса, он вскочил на ноги. Николас вздохнул. Было ясно, что интерн его ужасно боится. Проблема заключалась в том, что кроме этого Гари боялся совершить ошибку и вообще стать хирургом, хотя именно к этому он стремился.

— Простите, — прошептал юноша. — Я не должен был так на нее реагировать.

— Не должен, — согласился Николас.

Ему хотелось рассказать Гари обо всем, что обрушилось сегодня на него самого. «Вот видишь, — сказал бы он, — несмотря на все это, я продолжаю делать свою работу. Иногда необходимо просто потерпеть». В итоге он так ничего и не сказал. Со временем Гари сам к этому придет. К тому же Николасу не хотелось перечислять подчиненному все свои неудачи. Он отвернулся от интерна, чувствуя, что вполне оправдывает репутацию высокомерного и гонористого типа.

Уже много лет Николас измерял время своей, особой шкалой. Месяцы и дни не имели вообще никакого значения. Часы были необходимы для записей в истории болезни. Жизнь Николаса протекала своего рода блоками — местами, где он проводил время, и медицинскими специальностями, заполнявшими его мозг множеством фактов. Учась в Гарварде, он измерял семестры дисциплинами: гистология, нейрофизиология, анатомия, патология. Последние два года практики в больнице слились воедино. Его практика началась в отделении общей терапии, после чего последовал месяц психиатрии, два месяца общей хирургии, месяц радиологии, три месяца акушерства, гинекологии и педиатрии и так далее. В круговороте специальностей и больниц он на какое-то время напрочь забыл о существовании времен года.

Он остановил свой выбор на кардиохирургии, что означало длинный и сложный путь. Впрочем, ему повезло, и он сразу попал в свою любимую больницу — Масс-Дженерал. Это было огромное, безликое и несколько хаотичное заведение. Тем не менее в кардиологическом отделении трудились блестящие врачи, как мужчины, так и женщины. Они были самоуверенны и импульсивны, носили белоснежные халаты и отлично знали свое дело. Николасу все это очень импонировало. Еще на первом году интернатуры он наблюдал за неспешным ритмом общей хирургии, с нетерпением ожидая возвращения в кардиологическое отделение, чтобы получить возможность благоговейно следить за каждым движением Алистера Фогерти, выполняющего операции на открытом сердце. Он выстаивал по шесть часов кряду, слушая тонкий звон хирургических инструментов и шуршание собственного дыхания под голубой маской. Он не переставал изумляться тому, как врачи переводят жизнь пациента в режим ожидания, а затем вновь ее запускают.

— Николас!

При звуке своего имени он обернулся и увидел Ким Уэстин, хорошенькую женщину, с которой они вместе учились в Гарварде. Теперь она уже третий год специализировалась в общей терапии.

— Как поживаешь, Николас?

Она подошла ближе и, взяв его под локоть, буквально потащила по коридору.

— Слушай, — обрадовался Николас. — У тебя, случайно, нет чего-нибудь съедобного?

Ким покачала головой.

— Нет. И вообще мне пора бежать на пятый этаж. Но я хотела с тобой поговорить. Серена вернулась.

Серена была их общей пациенткой в последний год в Гарварде. Ей было тридцать девять лет, она была чернокожей, и у нее был СПИД. Тогда, четыре года назад, это еще был относительно редкий диагноз. В течение последующих лет она регулярно ложилась в больницу, но Ким, специализируясь в общей терапии, общалась с ней чаще, чем Николас. Николас не стал спрашивать у Ким, в каком состоянии поступила Серена на этот раз.

— Я загляну к ней, — только и сказал он. — В какой она палате?

Попрощавшись с Ким, Николас поднялся в свое отделение, чтобы сделать обход новых кардиологических пациентов. Самым трудным в отделении общей хирургии была постоянная смена отделений. Николас уже побывал в урологии, нейрохирургии, травмпункте, ожоговом центре. Он практиковался в трансплантологии, ортопедии, пластической хирургии и анестезиологии. И все же именно кардиологическое отделение стало ему родным. Здесь он чувствовал себя как дома. Впрочем, он и попадал сюда гораздо чаще, чем средний резидент на третьем году работы в больнице. Видимо, это объяснялось тем, что он напрямик заявил Алистеру Фогерти, что когда-нибудь займет его место.

Фогерти был воплощением представлений Николаса о том, каким должен быть кардиохирург. Ему было уже под шестьдесят, но этот высокий, крепкий мужчина обладал пронизывающим взглядом и рукопожатием, способным покалечить кого угодно. Его репутация достигла немыслимых высот «золотого стандарта кардиохирургии». Николас что-то слышал о скандале вокруг Алистера и одной из представительниц племени волонтеров, но эти слухи быстро утихли, тем более что развода так и не последовало.

Николас проходил интернатуру под руководством Фогерти. Однажды он просто явился к наставнику в кабинет и сообщил ему о своих планах. Он сделал это, несмотря на то, что во рту пересохло от волнения, а руки дрожали.

— Послушайте, Алистер, — заявил он. — Давайте обойдемся без обиняков и перейдем сразу к делу. Вы, так же как и я, знаете, что я лучший среди резидентов. Я хочу специализироваться в кардиоторакальной хирургии. Я знаю, что могу сделать для вас и для больницы. А теперь я хотел бы услышать, что вы можете сделать для меня.