ДД оставил все свои потуги и сказал, что в волейбол играть просто надо. Необходимо. Волейбол – любимая человеческая игра, так что вперед, играйте, скоты, играйте.

Мы стали играть, все, кто был способен.

Наш волейбол очень похож на тот, настоящий. Единственные отличия – сетка и мяч. Вместо сетки натягивается изрядный трос с колокольчиками, вместо мяча – чугунный шар. Думаю, весит килограммов сорок, ржавый и безобразный. Но нам как раз. «Мертвечина» против «Трупа старушки».

Дориан Дорианович дунул в свисток, подбросил мяч, и мы стали играть.

«Труп старушки» сначала проигрывал, потому что у противника был длинный Беловоблов – он все время ставил блоки и то и дело обрушивал тяжелое железо на территорию противника. Но во втором тайме я весьма удачно уронил мяч Беловоблову на ногу, нога хрустнула и сломалась в двух местах, отчего Беловоблов стал играть гораздо хуже. Этим мы незамедлительно воспользовались, во втором сете счет сравняли, а в третьем, наверное, даже вышли бы вперед, но один из Сиракузовых принял чугун на голову и переправил его в стену школы.

Шар с унылым звуком пробил кирпичную кладку, и ДД немедленно прекратил встречу, объявил, что боевая ничья, игра игрой, а школа может обвалиться, потом двадцать лет строить будут.

Мы согласились и отправились переодеваться и мыться в душе, а я думал.

Света наверняка глядела бы на все это с ужасом, на всю эту вупырскую физкультуру. Я заранее нашу будущую Свету понимал. Она ведь никогда не видела вупов в таком количестве и в таком виде. Наверняка те, с кем она была знакома, старались себя как-то сдерживать, подковы не рвали, лом о шею не загибали, гирями в футбол не играли. Возможно, даже компенсаторные костюмы носили. Не то что мы.

А у нас вот так все. Уродливо. Со зверским усердием, чтобы вздрогнуло, чтобы стены рассыпались и небо содрогнулось от омерзения. Хотя оно и так уже давным-давно содрогнулось.

После физкультуры делать было совсем нечего, но домой расходиться не хотелось, и команда «Труп старушки» решила отправиться в овраг, посмотреть на кувшинки, у нас тут недалеко. Кувшинки так кувшинки, никто против не выступил, после чугунного волейбола кувшинки, наверное, неплохой выбор, сочетание бессмысленной силы с красотой. Костромина тоже пошла. В железный мяч она никогда не играла, считала, что это профанация спорта и надругательство над здравым смыслом. А против кувшинок Костромина ничего не имела, сказала, что кувшинки – очень красивые цветы, и каждый, кто намеревается хорошенько накачать душу, должен смотреть на кувшинки.

Зимой они, конечно, не цветут, но в овраге сбрасывают термостоки со станций погоды, там цветы даже зимой произрастают. И снег никогда не лежит, туман только клубится, теплый, пахнущий сероводородом.

Ну и пошли.

От нашей школы до оврага недалеко совсем, дорогу перейти – и овраг. Машин никаких не наблюдалось, да тут вообще редко кто ездит, я перепрыгнул через асфальт идиотским прыжком и стал дожидаться Костромину, которая вдруг решила изучать стену школы, наверное, в этой стене поселился какой-то красивый и полезный для души лишайник или, может, задумчивый камушек, аммонит, затесавшийся в бетонный раствор.

Остальные члены команды «Труп старушки» разбрелись по оврагу и погрузились в туман и кусты, спустились к ручью, журчащему по дну, а я все стоял и ждал Костромину, которая прилипла к стене.

Все было нормально, дождь, опять же, радовал, падал редкими каплями, между которыми можно было вполне протиснуться, я огляделся и почти сразу отыскал кувшинку и стал думать, что с ней делать – сорвать или оставить, обрадуется ли ей Костромина, или скажет, что я уничтожаю природу.

Кувшинку я все-таки не сорвал, а тут как раз началось вдруг.

Из-за угла школы выкатился грузовик. Старый, но вполне еще способный. Розовый. Вероятно, раньше он был красный, пожарный, но время и дожди произвели с ним эту предательскую перекраску. Грузовик остановился и принялся гудеть мотором. На асфальт выступила Груббер, вся в зеленом и блестящем, с искрой. А чуть поодаль я заметил Беловоблова, он сидел в кустиках и внимательно смотрел на дорогу, вроде как скрывался.

Грузовик медленно двинулся в сторону Груббер. Сначала я не понял – что тут происходит, но когда грузовик начал набирать скорость, догадался. Это Беловоблов. Тренируется в спасении. Груббер – это человек Света, сейчас грузовик будет ее давить, а Беловоблов, видимо, наоборот, спасать. Мне стало интересно, я стал наблюдать.

Грузовик разогнался как следует, до Груббер оставалось метров тридцать, не больше, а Беловоблов не торопился. Видимо, он собирался протянуть до последнего, чтобы спасение было более эффектным. Грузовик хрипло загудел сигналом.

Беловоблов продолжал сидеть в кустах, пялился, как сыч.

Я увидел и водителя – Кружкин. Давил на газ, глаза идиотски выпучены, сосредоточен, видимо, отступать не намерен, готовился сшибать без всяких поблажек.

Груббер тоже – стояла посреди дороги и пялилась на приближающийся грузовик. Ей бы уже в сторону пора было отпрыгивать, а она смотрела и смотрела, в последнюю секунду рот еще раскрыла, как бы в ужасе.

Я все думал, что Беловоблов вот-вот выскочит из своих кустов, но он почему-то не выскочил.

Грузовик со шмяком сбил Груббер, она отлетела в овраг.

Машина проехала еще немного, остановилась, из кабины показался Кружкин. Беловоблов предъявился из зарослей. Они переглянулись.

Рядом со мной вдруг оказалась Костромина, тоже перепрыгнула через асфальт.

– Это они правильно решили, – сказала она. – Порепетировать сначала. А если без репетиции… А Груббер ничего, выдержанная девушка. Платье, правда, жалко, могло испортиться.

– Надо было ей в кольчуге сбиваться, – сказал я. – Или в робе.

– Что-то тебя, Поленов, все время к кольчугам тянет, – сказала Костромина. – А в робе не пойдет, в робе неправильно. Ну ты представь, как ты будешь спасать девушку в робе?

– Да уж.

– Смотри, идет уже, очухалась.

Для человека такой удар, конечно же, даром бы не прошел, а Груббер уже медленно поднималась из жухлой растительности. Платье не порвалось, но перепачкалось.

– Все так и должно быть? – спросил я.

Я предполагал, что спасать надо несколько по-другому, но, с другой стороны, времени прошло много, обычаи могли и измениться.

– Нет, конечно, – ответила мне Костромина. – Все должно быть не так… Беловоблов, ты что делаешь? Зачем грузовик портишь? Еще пару раз – и он развалится.

Беловоблов не ответил, направился к Груббер. Кружкин тоже подтянулся. Некоторое время они совещались, затем продолжили свои упражнения. Груббер снова выходила на дорогу, Кружкин ее давил, Беловоблов вел себя странно. Два раза он оставался сидеть в кустах, один раз выскочил, но спасать не стал, другой раз перепрыгнул через дорогу, но принцессу снова почему-то не спас.