— Если и изменился, то готов снова стать прежним.

О'Доннел усмехнулся.

— Нигли, чего нельзя делать?

— Связываться с отрядом спецрасследований, — ответила та.

— Правильно, — похвалил ее О'Доннел. — Этого нельзя делать ни в коем случае. Мы можем заказать кофе в номер?

Они пили густой крепкий кофе из видавших виды никелированных кофейников, какие можно найти только в старых отелях. По большей части все молчали, понимая, что каждый из них ходит по тем же мысленным кругам в последней попытке угадать пароль, рассматривает варианты, пытается найти какую-нибудь боковую дорожку к цели, не находит ее и начинает все сначала. Наконец О'Доннел поставил свою кружку и сказал:

— Пора делать дело или слезать с горшка. Или как там еще вы это назовете. Есть какие-то идеи?

— У меня никаких, — ответила Нигли.

— Зато у тебя есть, О'Доннел, — медленно проговорил Ричер. — Я вижу, ты что-то придумал.

— Насколько ты мне доверяешь?

— Настолько, насколько я смогу тебя зашвырнуть, а это далеко, учитывая, какой ты тощий. А как далеко, ты узнаешь, если ошибешься.

О'Доннел встал с кресла, пошевелил пальцами и подошел к ноутбуку, стоящему на столе. Поставил курсор в диалоговое окно и что-то напечатал.

Сделал вдох и задержал дыхание.

Замер.

Подождал.

И нажал на «Enter».

На экране появилась директория файла. Перечень содержания. Крупно, четко и понятно.

О'Доннел выдохнул.

Он напечатал: «Ричер».[3]

Ричер отпрянул от компьютера, словно ему дали пощечину.

— Послушай, приятель, это нечестно.

— Ты ему нравился, — сказал О'Доннел. — Он тобой восхищался.

— Это как голос из могилы. Как призыв.

— Ты ведь уже здесь.

— Теперь все меняется. Я не могу его подвести.

— И не подведешь.

— Слишком сильное давление.

— Такого понятия не существует. Мы любим, когда на нас оказывают давление. Мы питаемся давлением.

Нигли стояла около стола, положив руки на клавиатуру, и смотрела на экран.

— Восемь отдельных файлов, — сказала она. — Семь — какие-то цифры, а восьмой — имена.

— Покажи имена, — попросил О'Доннел.

Нигли кликнула на иконку, и открылась страничка с вертикальным столбцом имен. В первой строке, жирным шрифтом да еще подчеркнутое, значилось имя Эзари Махмуд. Затем шли четыре западных имени: Эйдриен Маунт, Элан Мейсон, Эндрю Макбрайд и Энтони Мэтьюс.

— Инициалы везде одинаковые, — отметил О'Доннел. — Самое верхнее имя арабское, из какой угодно страны от Марокко до Пакистана.

— По-моему, сирийское, — выразила предположение Нигли.

— Последние четыре имени похожи на британские, — сказал Ричер. — Вам так не кажется? Они явно не американские. Скорее, британские или шотландские.

— И что это значит? — спросил О'Доннел.

— Складывается впечатление, что, проверяя чью-то биографию, Франц обнаружил сирийца с четырьмя вымышленными именами. Об этом говорит набор из пяти одинаковых инициалов. Может быть, у него рубашки с монограммами. А фальшивые имена британские, потому что у него британские документы, которые здесь будут проверяться не так тщательно, как американские.

— Вполне вероятно, — кивнул О'Доннел.

— Покажи цифры, — попросил Ричер.

Нигли открыла первую из семи электронных таблиц, состоящую из столбца дробей. В верхней строке стояло 10/12. В самой нижней — 11/12. Между ними располагалось двадцать с чем-то похожих чисел, включая повторение 10/12, а также 12/13 и 9/10.

— Дальше, — сказал Ричер.

Следующая таблица оказалась точно такой же. Длинная вертикальная колонка, начинающаяся с 13/14 и заканчивающаяся 8/9. Около двадцати похожих чисел между ними.

— Дальше, — повторил Ричер.

Третья таблица была примерно такой же.

— Это даты? — спросил О'Доннел.

— Нет, — ответил Ричер. — Тринадцать четырнадцатых не может быть датой, потому что в году только двенадцать месяцев.

— И что же это такое? Просто дроби?

— Не совсем. Десять двенадцатых было бы записано как пять шестых, будь это обычной дробью.

— Похоже на счет в игре.

— Игре в аду. Тринадцать четырнадцатых и двенадцать тринадцатых означает множество дополнительных иннингов и, возможно, трехзначный окончательный счет.

— Тогда что это?

— Покажи следующую таблицу.

Четвертая таблица тоже состояла из вертикального столбца дробей. Знаменатели были почти такими же, как в первых трех: 12, 10 и 13. А вот числители оказались меньше. 9/12 и 8/13. Даже 5/14.

— Если это счет, тогда кто-то сильно проигрывает, — заметил О'Доннел.

— Дальше, — попросил Ричер.

Тенденция сохранилась и в пятой таблице — 3/12 и 4/13. Самым большим числом оказалось 6/11.

— Кто-то возвращается в низшую лигу, — пробормотал О'Доннел.

В шестой таблице лучшим результатом было 5/13, а худшим — 4/11 и 3/12.

Нигли посмотрела на Ричера и сказала:

— Тебе во всем этом разбираться. Ты у нас специалист по математике. Да и вообще, Франц адресовал все это тебе.

— Я был его паролем, — возразил Ричер. — И все. Он никому ничего не адресовал. Это не послания. Если бы он хотел что-то нам сообщить, он бы придумал шифр попроще. Это его рабочие записи.

— Очень таинственные рабочие записи.

— Ты можешь напечатать их для меня? Я не могу думать, пока не увижу их на бумаге.

— Я могу напечатать их в бизнес-центре внизу. Именно по этой причине я теперь останавливаюсь в подобных местах.

— Зачем было громить офис, чтобы заполучить какие-то цифры? — спросил О'Доннел.

— Возможно, цифры их не интересовали, — ответил Ричер. — Возможно, они разгромили офис из-за имен.

Нигли закрыла таблицы и снова вывела на экран файл с именами: Эзари Махмуд, Эйдриен Маунт, Элан Мейсон, Эндрю Макбрайд и Энтони Мэтьюс.

— Так кто же такой этот человек?

В трех часовых поясах от них, в Нью-Йорке, было на три часа позже, и темноволосый сорокалетний мужчина, который мог быть индусом, пакистанцем, иранцем, сирийцем, ливанцем, алжирцем, израильтянином или итальянцем, сидел на корточках в ванной в дорогом отеле на Мэдисон-авеню. Дверь была закрыта. В ванной не было пожарной сигнализации, зато имелась вентиляция. Британский паспорт, выданный Эйдриену Маунту, горел в унитазе. Как всегда, внутренние страницы мгновенно превратились в пепел. С жесткими красными обложками было сложнее. Пластик свернулся и расплавился. Мужчина взял висевший на стене фен и с расстояния направил его на пламя. Затем концом зубной щетки разворошил пепел и несгоревшие хлопья бумаги. Зажег еще одну спичку и уничтожил все, что можно было узнать.