— Нет!

Я тут же вскочил, тряся головой. Чтобы завтра вся эта свора нашла меня здесь! Я не хотел этого! Но сон уже нашел дорогу в мое сознание, в голове моей мутилось от резкого движения. Я прислонился плечом к дереву, проводя ладонью по его шероховатой поверхности. Ладонь что-то корябнуло. Я стал бессознательно ковырять это пальцем, пока не нащупал застрявшее в дереве железо. Сначала я даже подумал, что это гвоздь. Хотя, как можно загнать шляпку гвоздя так глубоко, спрашивается, что мой палец вошел в дерево больше, чем на фалангу.

И только потом я понял, что это был пуля. Когда-то здесь шли бои, — вяло подумал я. Только какие, к черту, бои, когда больше полувека прошло, с тех пор, как кончилась война. Какое бы дерево выдержало столько в наше время. Да и отверстие еще не обросло наплывом, а ведь у живого дерева оно затягивается.

Мысль о том, что здесь стреляли совсем недавно, подействовала не хуже любого транквилизатора. Я бросился прочь и сон слетел, как от порыва ветра.

Я бежал, потом шел и больше уже не останавливался, пока лес не поредел. Впереди расстилалось ровное место, мерцая под лунным светом небольшими кочками. Я уже хотел было шагнуть туда, занес ногу, когда заметил маслянистый отблеск поверхности и услышал хлюпающий звук из ее середины. И еще: все оно было какое-то лысое, сухая трава виднелась только на кочках. Болото! Я отступил и только тогда ощутил запах гниющего ила. Болото. Я уже слышал о нем. Дальше должна быть усадьба Фомича. Что ж, такое направление меня устраивало, от него было не далеко до шоссе, думал я. Гоша говорил, что болото проходимое, хоть и с трудом. Что ж, я должен его пройти. Я огляделся по сторонам в поисках большой палки. Сзади росло худосочное дерево с покореженным стволом, и с него свисала обломанная нижняя ветвь. Я потянулся, схватился за нее обеими руками и с силой рванул. Ветвь оборвалась окончательно. Она была длинная и уже сухая, и если упиралась в землю, доходила мне до подбородка. Отлично. Я обломал на ней сучья, обдирая в кровь руки, и подошел к болоту, облизывая пересохшие губы.

При первой же моей попытки погрузить палку в болото, она вошла чуть не на половину, и я отступил, решив впредь быть осторожным. Так, изучая болото, и продвигался по его краю, пока не нащупал твердое место. Я от природы осторожен, поэтому сначала несколько раз ощупал землю палкой, пока не осмелился поставить на нее ногу. Земля не оседала и не проваливалась, лишь вязкая жидкость хлюпнула под ногой, но земля выдержала. И тогда я стал ощупывать болото дальше. Где-то вдали ухнул филин. Жалобно вскрикнуло неведомое существо, и снова заухал, застонал и захохотал филин. Страх заполз ко мне за ворот, холодом обдавая спину, фуфайка плотно обхватывала меня, прижимая к животу денежные мешки, ставшие уже частью меня самого.

Далекий-далекий волчий вой заставил меня поднять голову, вырвав палку из вязкой грязи. Если это Рембо, я погиб, проклятый метис найдет меня по нюху.

Я, наверное, слишком долго оставался на одном месте, вслушиваясь, и ноги мои стали увязать. Перепугавшись, я с силой рванулся с места, выдрал из вязкой жижи одну ногу, в страхе бездумно ступил в сторону и провалился по колено в болотную топь. Боже мой, я увяз. Даже сейчас, когда вспоминаю это, меня продирает дрожь, но тогда я не почувствовал страха. Просто внутри проснулось что-то животное, действующее по инстинкту. Я рванулся и по колено в хлюпающей грязи продвинулся вперед, волоча на ногах всю зловонную смесь вокруг. Тут я провалился еще глубже, по пояс, колотя своей палкой по черной поверхности. Впереди росло искореженное чахлое дерево. Я потянулся к нему, едва держась на ногах. Если бы тогда упал, все, пришел бы конец. Но я удержался, с усилием продвигаясь вперед. Я не мог вытащить ноги, волочил их и тянулся к ветвям одной рукой, а другой пытался палкой нащупать твердое место. Палка еще выручала меня. Я мог на нее опереться, правда не на долго, потому что палка тоже входила в торф.

Все-таки удалось дотянуться до ветки, корявой и скрюченной. Я притянул ее палкой, зацепился пальцами и перехватил обеими руками. К этому времени ноги были схвачены выше колена, увязли в торфе, и я их почти не чувствовал. Судорожно схватившись за ветвь, я стал подтягиваться, молясь в душе, чтобы она не сломалась. К тому времени я был уже весь в болотной жиже. Грязь сбегала с лица и попадала на губы и в рот, потому что я скалился от натуги. Ветвь склонялась все ниже, но и я выбирался из трясины. Теперь-то я понял, что болото было не велико и не глубоко, но тогда оно казалось мне бесконечным.

Я подтягивал свое тело к дереву. Ветвь уже трещала, я подбирался все ближе. Ноги мои хоть уже и не были накрепко схвачены болотом, продолжали вязнуть. Я все сильнее наваливался на ветвь, почти висел на ней, вытаскивая себя из болота. Вот я, трясущейся, срывающийся, рукой схватился за ствол. И тут ветвь, за которую я держался другой рукой, обломилась. Я сорвался и упал на колени в жижу. Но левая рука продолжала сжимать ствол у основания обломанной ветви, я дико барахтался в топкой грязи, и обломанная ветвь била по лицу, карябая кожу лба. Я схватился было за нее правой рукой и попробовал подтянуться, но только окончательно оторвал всю ветку и окунулся в болото по грудь, повиснув на одной руке. Бросив ненужный обломок, я стал подтягиваться из последних сил, схватился за ствол правой рукой и вырвал себя из топи.

Минуту я отдыхал, прижавшись к дереву всем телом и не чувствуя, что обломок ветви застрял между мной и стволом. Все еще прижимаясь к дереву, я стал обходить его, почти что, повиснув на нем, потом нащупал ногой твёрдое место, чуть оторвался, встал на него, так и не отпуская спасительный ствол. В десяти шагах, из земли торчали остатки сухой травы, а дальше росли кусты и деревья. Осмелев, я выпустил ствол и бросился бегом туда, вскидывая колени, словно молодой лось. Жижа хлюпала под ногами, ноги скользили, но продолжал бежать, пока не оказался на скованной первым морозом твердой земле. И тут упал на колени и уперся руками в землю, загнанно дыша. Только потом, перевалившись на бок и сев, понял, что на мне только один ботинок. Вторая нога, даже без носка, так была одета грязью, что и не поймешь, где заканчивалась штанина, и где начиналась кожа. Ногу свою я совсем не чувствовал. В единственном ботинке хлюпала болотная жижа и нога скользила в разбухшем башмаке, тоже облепленная грязью. Я пошевелил ей и оставил в покое, прислушиваясь. Волчий вой приближался ко мне. И он не замолкал ни на минуту. Я не выдержал, вскочил и бросился бежать, припадая на босую ногу. Но вой не повторялся, и я перешел на шаг, потом остановился. Ночь и тишина окружили, нависая черным небом над еще более черной землей, и только где-то текла вода. Я пошел на звук и увидел между кустов черноту бегущего ручья, в которой серебряной рыбкой плескалась луна.

Я присел на берегу и стал умываться, разбивая мягкий струящийся блеск в мелкую рябь. Потом я с сомнением посмотрел на ногу и тут скорее почувствовал, чем услышал за спиной дыхание. Обернувшись, я увидел два желтых живых огонька, смотревших на меня сквозь заросли. В смятении я вскочил. Рядом стояло дерево, раскидистое и старое. Я бросился к нему и услышал за спиной шуршащий звук прыгающего гибкого тела. Подскочив, я схватился за нижнюю ветку и, не подтягиваясь, а упираясь ногами в шершавый ствол, полез на дерево. Что-то лязгнуло внизу. И босую ногу, с которой уже стала облетать грязь, обдало чем-то горячим и влажным. Уже сидя на ветви, посмотрел вниз, в темноту. Луну теперь скрывал массивный ствол, но я и так видел пружинистое тело зверя, опирающегося передними лапами о дерево, и желтые огоньки его глаз. Волк лязгал в темноте зубами, драл когтями кору, подпрыгивал, и после каждого прыжка мягко шлепался на землю всеми четырьмя лапами, изворачивался и снова прыгал, часто и шумно дыша. Потом, устав, он опять уперся в ствол передними лапами и глухо зарычал, вытягивая хвост. Я увидел блеск его глаз и влажных клыков и крепче прижался к стволу.