– Он не мертв, – с пугающей уверенностью замотал головой раненый. – Умри он, я бы узнал. Я бы почувствовал.

– Как почувствовал? – насупилась Бьен.

Вестник указал на свой ошейник. Рук принимал его за изделие из кожи змеи или иного чешуйчатого создания, но, склонившись поближе, увидел, что это не просто кожа. Ошейник был толще ремня, круглый в разрезе, словно кто-то отрубил голову и хвост целой змее и сшил туловище в кольцо. Когда Рук протянул палец, чтобы его пощупать, вестник отпрянул, оскалил окровавленные зубы.

И Рук увидел, как ошейник пронизала судорога. Под чешуйчатой кожей пробежала рябь, словно живая змея стянула кольцо и замерла.

Все смолкли. Под потолком билась попавшая в фонарь бабочка, колотилась хрупкими крылышками о высохшую чешую.

– Что это? – спросила наконец Бьен, не сводя с ошейника темных глаз.

– Мой аксоч.

– И что же такое этот аксоч? – негромко поинтересовался Рук.

– Знак благосклонности, – звенящим от гордости голосом ответствовал вестник, – в глазах моего Владыки.

– Он… – Бьен запнулась, не зная, как спросить. – Он живой?

– Пока я жив, жив и он. Он питается моей силой.

Рук с отвращением рассматривал мясистое кольцо. Дельта служила обиталищем десяткам существ, питающихся живой плотью: кишечным мухам и летним глистам, мясным кукольникам и глазным осам… Жуткие, омерзительные твари, и все же они, вгрызавшиеся и внедрявшиеся в тела, всегда представлялись Руку естественными. Они, как все живое в дельте, нуждались в пище и стремились оставить потомство. А эта штука на шее вестника, этот его аксоч был каким угодно, только не естественным, и вовсе не живым, а извращенной пародией на живое.

– А что бы ты почувствовал, если бы умер твой Владыка? – спросил Рук.

Раненый поднял палец и погладил чешую аксоча. Со лба у него текло, кожа в свете фонаря была мертвенной, но он улыбался, словно святой, узревший свое божество.

– Аксоч соединяет меня с ним. Так я ощущаю его милость и неудовольствие. – При слове «неудовольствие» по лицу раненого прошла тень и тут же растаяла. – Я и теперь его чувствую.

Бьен оглянулась на Рука – тот мотнул головой.

– Что именно ты чувствуешь?

– Его мощь. – Мужчина содрогнулся, закатил глаза. – Я чувствую, как он несется сквозь камыши, я чувствую, как бьется кровь в его жилах. Он нетерпелив. Он охотится.

– На кого охотится?

– На ваших богов.

Рука от этих слов пробрал холод.

– По-моему, ты говорил, что Трое нужны ему в союзники, – заметила Бьен, нахмурившись.

Вестник встряхнулся, избавляясь от овладевшего им видения, и устремил на женщину горячечный взгляд.

– У него нет союзников, он – Первый. Ваши боги склонятся перед ним, или он порвет их на части. Вот сейчас он преследует…

Аксоч дернулся.

Раненый распахнул глаза.

– Прости, Владыка, – забормотал он. – Мне было повелено нести весть, славить тебя…

Ошейник изогнулся и стал сжиматься. На шее вестника вздулись жилы. Лицо стало наливаться багрянцем. Он поднял руку к аксочу – и отдернул, как от ожога.

– Прости, Владыка, – с кашлем выдавил он. – Убей меня быстро. Заткни эту негодную глотку…

– Что происходит? – не выдержал Рук.

– Он его душит, – огрызнулась Бьен, пытаясь поддеть ошейник, но палец не проходил.

Глаза вестника выкатились, налились слезами.

– Держи его, – рыкнул Рук, выхватив поясной нож.

Бьен бросилась к вестнику, прижала его к кровати.

Тот разевал рот, но кашель глушил обрывки слов. Из последних сил он попытался оттолкнуть Бьен, которая, крепко обхватив его за плечи, навалилась всем весом. Рук работал ножом, но вестник мешал ему, отбиваясь, а аксоч был тверже двадцатилетней лианы-душительницы. С топором в руках он бы справился, а нож, хоть и остро отточенный, только бессильно царапал чешую.

– Скорее, – прошипела Бьен.

Рук торопливо пилил. Вестника скрутила судорога, и нож, сорвавшись, резанул его по плечу.

– Он умирает! – воскликнула Бьен.

Рук покачал головой, выпрямился, выравнивая спертое дыхание. Из распухших губ вестника вывалился синий язык, лежащие вдоль тела руки больше не вздрагивали. Аксоч продолжал сжиматься, пока не врезался наполовину в кожу и плоть шеи, а потом замер.

– Не умирает, – буркнул Рук, – умер.

6

– Погибших я помню, – говорила император. – Пять лет назад они помогли спасти Аннур. Они были хорошими солдатами.

Гвенна кивала в безмолвии. Император следила за ней своими горящими глазами.

Сидели они в маленькой комнате. Пол из сланцевой плитки, стены в деревянных панелях. Единственное широкое окно за спиной ее собеседницы открывалось в сад. Со своего места Гвенна не улавливала ни намека на то, что они в Рассветном дворце, – ни регалий, ни золота, ни державного блеска. Из этой комнатушки не видны были возносящиеся ввысь башни, многомильное кольцо опоясавших крепость красных стен и сотни строений – храмов, арсеналов, скрипториев, пиршественных залов. Очнись она здесь без памяти, предположила бы все, что угодно: эта опрятная комнатка могла находиться в любом обычном доме от Сиа до Фрипорта.

Но Гвенна не сейчас очнулась и помнила все слишком хорошо.

До столицы добирались дольше недели – дольше недели она провела скованной по рукам и ногам в темном ящике карцера, дольше недели ни с кем слова не сказала, даже с солдатом, заходившим принести еду и вынести ведро с мочой и калом. Тот пытался завести разговор, объяснял, что Фром вывел из дельты всех и каждого, покончил с аннурским присутствием. Она не давала себе труда отвечать. Разговор, как и бой, стоит усилий только тогда, когда что-то дает, что-то меняет, что-то может исправить, а ее действий исправить было нельзя.

– Я соболезную вашей потере, – сказала император.

Гвенна снова кивнула. Соболезнования. Они стоят еще меньше прочего.

– Вы лишились также одной из важнейших военных баз Аннура. – Император замолчала и качнула головой. – Нет. Все это не совсем верно. Вы их не потеряли – ни друзей, ни птицу. Вы отправили их в надежную крепость, гарнизон которой клялся уничтожить Аннур; в крепость, которой вам было особо приказано избегать. Вы залетели внутрь, проиграли сражение и оставили их там. Кого убитым, кого живым.

Стыд в Гвенне мгновенно перекипел в ярость. Императора не было тогда в Банях. Император не видела, как зеленые рубашки рубят Быстрого Джака. Императору, хрен ей в глотку, не приходилось принимать решений здесь и сейчас, между ударами сердца.

Она открыла рот, чтобы все это высказать, но женщина предупредила ее слова движением пальца. Она была невелика ростом, Адер уй-Малкениан. Уступала Гвенне в силе, в подготовке, в вооружении. Дойди дело до драки, Гвенна могла бы сто раз убить ее на сто ладов, даже