Я смотрел, как идёт она, удаляясь от меня в неверном фонарном свете. Сожалеть, в общем-то, было не о чем, и всё же подобные обломы поднятию духа не способствуют ну никак.

– Ты зачем гавкнул, дебил? – спросил я Альберта. Слово «дебил» я произнёс с особенным удовольствием. Во-первых, хотелось, а во-вторых, имел законное право.

– Я хотел сказать ей – хочешь с другом познакомлю, – сказал Альберт смущённо. – А потом вспомнил, что ты мне разговаривать не велел, и гавкнул.

– Знаешь, что, – сказал я решительно, – давай-ка себе подружек я буду сам подбирать и сам буду с ними знакомиться.

– А почему?

Идиотский вопрос.

– Потому что так должно быть. Я ж не подбираю тебе подружек.

– А зря не подбираешь, – неодобрительно сказал Альберт. – Пацаны говорили – некоторым подбирают. Которые породистые. Я же породистый?

Я стоял, смотрел на него, моргая через неравномерные промежутки, и думал, что ответить.

– Породистый, – сказал я наконец.

– А как называется порода?

Тьфу ты.

***

– Нет, – сказала Лариса. – Ни за что.

– Возвращайся, – сказал я. – Я хочу, чтобы ты вернулась.

– Ты сам не знаешь, чего хочешь.

Лариса выбрала сосульку подлиннее и стала тыкать мне этой сосулькой под рёбра.

– Не надо, – сказал я.

И проснулся. Рядом стоял Альберт и старательно тыкал своим холодным носом под рёбра. Я посмотрел на часы. Мог бы и не смотреть – как и вчера, и позавчера, и запозавчера часы показывали примерно половину шестого. Самая засада была в том, что и спать-то мне после такого пробуждения не хотелось. Судя по всему, эта скотина была идеальным будильником, как у Тохи, будящим тебя в фазе быстрого сна.

– Вставай, – сказал Альберт. – Кушать хочу.

– Садист, – сказал я. – Прекрати будить меня в такую рань!

– А почему?

– Потому что я спать хочу!

– Ты же друг, – сказал Альберт. – А я есть хочу.

Вскрывая собачьи консервы, я вдруг вспомнил про свой сон. Приснится же такое, подумал я. Последние два месяца – это был какой-то кошмар. Редкий день обходился без ссоры. Когда внезапно – ну для меня по крайней мере внезапно – решили вмешаться её родители, я понял: кажись, всё. Чувствовал я себя тогда постоянно уставшим, словно вагоны разгружал. Так что когда мы расстались, я словно гору с плеч скинул.

Альберт подошёл к своей миске, понюхал корм и спросил:

– Косточка есть?

– Нету, – сказал я.

– Хочу косточку грызть, – сказал Альберт.

– Жри что дают!

Альберт сел на середину кухни, шумно набрал воздух и… завыл. Я обомлел. Довольно долго я стоял столбом и ошалело смотрел, как он воет, задрав морду к потолку, прерывается, судорожно набирает воздух и снова выводит первобытную свою песню.

И дождался.

По батарее загремело пронзительно – это сверху, забухало в пол – это шваброй снизу.

– Заткнись! – заорал я; Альберт покосился на меня совершенно по-волчьи и не заткнулся. – Будет тебе кость, паразит!

И вой прекратился.

– Спасибо, – вежливо сказал Альберт и улёгся на пол.

***

Ни разу не было такого, чтобы мне не звонили с работы, когда я в отпуске. Вот и сейчас, когда в девять утра требовательно зазвонил мой мобильник, я был уверен, что это с работы.

Какое-то время я лежал, глядя в потолок, и слушал, как телефон с гудением ползает по столу и играет «Лузин май релиджн».

– Телефон звонит, – сказал Альберт.

– Слышу, – сказал я.

– Возьми трубку.

Ладно, подумал я, всё равно ж не отстанут, и взял трубу.

– Слушаю.

– Отдыхаешь? – сочувственно-участливо спросил Олег.

Олег – это мой начальник. Уже полгода как стал начальником отдела, а до сих пор чувствует себя неудобно, если надо кого-нибудь попросить о чём-нибудь сверх положенного. Но ничего, не переживайте, он освоится и будет орёл.

– Отдыхаю, – ответил я. Вот интересно, подумал я, не такой ведь уж я незаменимый, а каждый раз такая история, постоянно меня с отпуска на день-другой да вытягивают.

– Ты же с РВС работал?

– Работал, – подтвердил я.

– Ты не мог бы сегодня подойти, ребятам помочь? А то тут заморочки кое-какие возникли.

– Хорошо, – сказал я.

– Вот и ладно, – обрадовано сказал Олег. – Само собой отгул тебе потом.

Солить мне их, подумал я, и сказал:

– Спасибо.

– Когда подойдёшь?

– Через час буду.

И я отключился.

– Придётся тебе посидеть дома одному, – сказал я.

– А почему?

– На работу вызывают.

– Не хочу один дома.

– Ничего потерпишь. Ты ж сидел раньше один.

– Так то раньше, – сказал Альберт, – а сейчас мы друзья.

– Ничего, друг, – сказал я. – Потерпишь.

– А почему?

– А потому что нельзя быть на свете красивой такой, – сказал я рассеянно и пошёл умываться.

С «кое-какими заморочками» я провозился часов до трёх, и когда вышел из офиса, на улице было самое пекло.

На речку бы, подумал я, покрываясь липким потом. Только как-то глупо это – одному на речку.

И подошёл трамвай. Тот самый трамвай. С той самой кондукторшей.

Я зашёл в полупустой вагон. В вагоне было ещё жарче, чем на улице. Кондукторша подошла ко мне. Была она всё такая же несчастная и замученная жарой вдобавок.

– Извините, – сказал я, доставая деньги, – можно вам задать вопрос?

– Можно, – сказала она равнодушно.

– Вы знаете, что вы продаёте счастливые билеты? – спросил я, протягивая деньги.

– Знаю, – ответила она, отрывая билет.

– И что желания сбываются, тоже знаете?

– Знаю, – сказала она, и отдала билет мне.

– И что? – спросил я. Очень глупо я себя чувствовал: абсолютно не знал о чём теперь спрашивать.

– Ничего, – сказала она грубо и пошла дальше. Видимо, вид у меня был уж очень ожидающий, потому что она остановилась и крикнула во весь голос:

– Ну чё встал? Купил билет? Посмотрел? Загадал? А теперь проваливай!

Я огляделся – на нас смотрели.

– Извините, – сказал я и пошёл к двери, и люди с осуждением смотрели мне вслед.

Всегда так – нет никого правее кричащей женщины.

***

Дома меня ждали весёлый Альберт, убитая подушка и белый пух по всей квартире.

– Почему так долго? – капризно спросил Альберт. – Я соскучился.

– Это что такое? – спросил я, обозревая весь этот бедлам.

– Мне было скучно, – сказал Альберт.

– Ты зачем подушку порвал, урод?

– У тебя же ещё есть, – сказал Альберт. – Зачем тебе много подушек, когда ты один?

– Прибью, – пообещал я и схватил тапок. Альберт резво скакнул, как-то по-кошачьи, боком, и мой богатырский удар пропал втуне. И тут во мне словно лопнуло что-то, зарычав совершенно по-звериному, я понёсся по вcей квартире за Альбертом, сокрушая воздух и что попадётся молодецкими ударами тапка. Альберт легко уворачивался, скакал по кровати, дивану и по креслам, под стол, на стол и из-под