И обзываешься.

– А ты веди себя прилично, – сварливо сказал я.

– А я веду себя прилично, – сказал Альберт. – Ты меня не понимаешь.

– Я не понимаю, – горько сказал я. – Думаешь приятно, когда тебя по лицу облизывают?

– А разве нет? – удивился Альберт.

– Нисколько, – заверил я его.

Было занятно наблюдать за ним. Он артикулировал, старательно выговаривая слова, и выглядел при этом довольно таки естественно.

– Я приношу тапок, ты меня бьёшь. Я хочу кушать, ты меня бьёшь. Я хочу какать, ты меня бьёшь.

– Но-но, – сказал я, – полегче.

Альберт задумался. Было видно, что он меня не понял. Подумав, он решил не ломать голову и снова завёл свою песню.

– Я хочу писать, ты меня бьёшь, я хочу, чтобы меня погладили, ты меня бьёшь. Ты говоришь, что я урод. Я спрашивал у пацанов, они говорят, я нормальный.

– У каких пацанов?

– Со двора, – пояснил Альберт.

– Ясно, – сказал я. – Что ёще?

– Пока всё, – сказал Альберт. – Но я подумаю, и тогда…

– Стоп, – сказал я, и Альберт послушно остановился. – Тебя надо показать специалисту.

– Покажи, – согласился Альберт.

– Только я тебя умоляю, не разговаривай на улице!

***

Мы вышли из дома, когда во всех окнах погасли огни… На самом деле мы вышли в полдень. Уже в трамвае я догадался позвонить. Вот, не в первый уже раз я так сам себя ловлю – конечно же, Виктор ответил, что сейчас его нет на работе, но вот через два часа милости прошу.

Раз такое дело, подумал я, наведаюсь-ка я к Тохе. Пусть посмотрит, в какую историю он меня втравил.

– Привет, – сказал Тоха.

– Привет, – сказал я.

– Откуда, куда?

– К кинологу иду.

– А что с ним не так?

И тут Альберт дал.

– Добрый день, – сказал Альберт.

Наступила потрясенная тишина.

Альберт прошёл в зал и там уселся в позе пай-собачки – передние лапы воспитанно упёрты в пол, хвост аккуратно свернут колечком, на морде умиротворенное выражение. Мы прошли следом. Тоха смотрел на Альберта, я смотрел на Тоху.

– Ух ты, – сказал наконец Тоха. В общем-то, он легко, если не считать вытаращенных глаз и возбуждённого состояния, принял тот факт, что Альберт разговаривает.

– Слушай! – сказал Тоха. – Отдай его мне!

– Бери, – сказал я, ощущая, впрочем, некое смутное недовольство тем обстоятельством, что Тоха хочет забрать Альберта. Значит, видит, что в этой ситуации что-то такое… я-то ведь кроме неудобств ничего не вижу.

– Иди сюда, – сказал Тоха Альберту и зачем-то добавил: – Кис-кис-кис!

Альберт искоса посмотрел на Тоху, потом посмотрел на меня.

– Но-но, – сказал он, – полегче.

Я подавился слюной.

– Я не хочу к нему.

Позднее Тоха говорил мне, что в этот момент почувствовал себя оскорблённым. Я всё-таки разбираюсь в собаках, говорил он, Лорда вот воспитал, а он тут – хочу, не хочу.

– Тебя и спрашивать никто не будет, – сказал он.

Альберт же пристально смотрел на Тоху, и под этим взглядом Антон Валерьевич неожиданно пустился в объяснения.

– Он – твой хозяин, – показал Тоха на меня. – Я его друг, – Тоха стукнул себя кулаком в грудь. – Как мы решим, – Тоха развёл руки в стороны, описав полукруг, – так оно и будет.

Это очень походило на разговор белого человека с аборигенами.

– Я тоже друг, – сказал Альберт.

– Друг? – спросил Тоха с сомнением в голосе.

– Друг же? – Альберт смотрел на меня.

– Друг, – сказал я, сам себе не веря. Было ощущение, что я делаю очень важное дело, но исполнение при этом хромает на обе ноги.

– Ладно, – сказал Тоха. – Иди на балкон, линяешь ты. Чего ждешь, там открыто.

И Альберт послушно ушел на балкон.

– Ну давай, рассказывай, – потребовал Тоха.

– Сначала кофе, – сказал я.

***

Я сидел на банкетке. Банкетка была хорошая, европейская такая была банкетка, под стать всему, что её окружало. Видимо, дело лечения живности у нас поставлено на широкую ногу, думал я, оглядывая убранство клиники.

Альберт лежал у меня в ногах и помалкивал. Тоха справедливо рассудил, что в клинике ему лучше помолчать, во избежание лишних и неприятных хлопот. На мой вопрос, зачем при таком раскладе мне вообще идти в клинику, Тоха немного туманно ответил, что осмотреть Альберта не помешает. Вдруг он псих? сказал Тоха. На мою робкую реплику, что, дескать, Альберт вполне нормален, Тоха выразительно посмотрел сначала на меня, затем на пса, и заявил, что говорящая собака – это ненормально, а от ненормального до психа дистанция невелика.

По-моему он просто мстит Альберту, за то, что тот отказался к нему идти, подумал я, и тут в коридор выглянул Виктор.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – сказал я.

– Заходи.

И мы зашли.

Виктор сразу взял быка за рога, в смысле Альберта за морду, потаскал его туда-сюда, заглянул ему в пасть, потрогал лапы ну и так далее в том же духе.

– Нормальная собака, – сказал он наконец.

Ага, конечно, подумал я. Видимо, скептицизм этот отразился на моём лице, потому что Виктор добавил.

– Да я помню, что ты говорил тогда. Собака тупая, плохо дрессируется (за его спиной Альберт, вопросительно склонив голову набок, уставился на меня). Но должен сказать тебе – тупых собак не бывает. Тебе надо научится его понимать (морда Альберта приняла отчётливо задумчивое выражение). Собака хоть сказать ничего не может, но эмоции свои выражает вполне отчётливо. Виляет хвостом, к примеру, значит довольна.

Я тут же посмотрел на Альберта. Мой пес сидел за спиной у Виктора и вилял хвостом.

– Я же тебе книжку давал, – совсем уже недовольным голосом закончил он. – «Не рычите на собаку». Прочитай уже, что ли.

***

Прошла неделя.

Это была очень насыщенная неделя.

Теперь по утрам Альберт будил меня, не облизывая, а тыкал носом под рёбра, всё настойчивей и настойчивей, пока я не вставал. За эти дни усвоил, что собаки хотят есть всегда, но кормить их всё же лучше два раза в день. Объяснил Альберту, почему он должен закапывать свои какашки (Альберт сначала возражал, говорил, что собаки так не делают, но я уверил его в том, что говорящие собаки только так и делают).

Нечаянно поинтересовался его отношением к кошкам, и неожиданно получил в ответ целую тираду.

Оказывается, ничего против «них» в целом Альберт лично не имеет, и относится с пониманием. Ну и любой нормальный здоровый пёс тоже. Ну кошки и кошки, всё нормально, пока они не начнут лезть ко всем со своей кошковостью – гадить в тапки, драть мебель и ковер. На моё замечание, что немногие кошки так делают, Альберт почти с горечью сказал, что вот, из-за меньшинства страдают нормальные коты и