статут 1489 года ограничил привилегию для не имеющих духовного сана однократным освобождением от суда, а во избежание обхода закона признанным виновными в убийстве надлежало ставить клеймо на большом пальце руки в виде буквы «М» (по первой букве английского слова murderer – убийца), а других опасных преступников клеймили буквой «T» (по первой букве слова thief – вор). Лицам, второй раз оказавшимся в суде, отказывали в неподсудности, если они не предъявляли свидетельства о рукоположении в духовный сан; другие законы отказывали в этой привилегии даже настоящему духовенству при втором покушении на опасное преступление. Сохранившиеся металлические клейма показывают, что закон применялся, однако его более широкое значение состоит в том, что это было первое тюдоровское наступление на традиционные привилегии церкви при помощи парламентского акта.

Тем не менее Генрих VII восстанавливал закон и порядок после Войны Алой и Белой розы не столько посредством отправления правосудия, сколько при помощи создания «дамокловых мечей»[100]. Как позже признавался Дадли, король хотел «поставить многих людей под угрозу по своему усмотрению»[101]. Он принуждал ведущие фигуры при дворе и в графствах к долговым обязательствам, залогам или облигациям (то есть контрактам, имеющим законную исковую силу, с суровыми финансовыми штрафами), которые обязывали их хранить верность короне или выполнять определенные обязанности под страхом конфискации имущества. Различным партиям при дворе следовало взять на себя обязательства, «потому что его светлость добьется, чтобы они это сделали». Тот факт, что Генрих лично контролировал данную систему, раскрывает запись в одном из деловых дневников Джона Херона «об определенных личностях, которые еще не закончили дела с королем. И его светлость сказал, что имеет список их имен»[102]. Истинная правда, что взаимные поручительства и залоги Генриха VII нередко касались настоящих долгов перед короной. Однако многие сотни обязательств были чисто политическими: они требовали от знати и джентри поведения, приемлемого с точки зрения короля, и не имели отношения к судам общего права. В долговых обязательствах Генриха имелись пункты о штрафах за невыполнение условий договора, которые составляли от £100 до £10 000. Хотя полный штраф обычно представлял собой большую сумму, главной целью короля было держать магнатов в зависимости в обход надлежащей судебной процедуры[103].Если считалось, что человек повел себя не так, как надо, его просто будут преследовать за долг в соответствии с договором, оспаривать в суде суть или состав предполагаемого преступления было невозможно. Другими словами, Генрих VII использовал долговые обязательства, чтобы добиться подчинения не по закону, точно так же, как король Иоанн и Ричард II использовали незаполненные пожалования со своей подписью, и эта система поддерживала сама себя, поскольку штрафной договор приводил к дальнейшему обязательству выплачивать штраф в рассрочку[104]. Возможно, система Генриха была политически необходимой, но с точки зрения морали она, конечно, вызывала сомнения. Оправдывали такие средства цели короля или нет – вопрос, ответить на который затруднительно.

Полидор Вергилий, приезжий сборщик папских налогов, которому Генрих сам поручил написать историю Англии, сделал два наблюдения. Первое касалось свойственного Генриху способа обращения со своей элитой:

Король желал (по его собственным словам) держать всех англичан в повиновении при помощи страха, он считал, что всякий раз, когда они наносили ему обиды, их побуждало к тому богатство… Всех своих состоятельных подданных, когда их признавали виновными в любом проступке, он сурово штрафовал, чтобы наказанием, которое главным образом лишало состояния не только самих людей, но даже их потомков, сделать население менее готовым к бунту и одновременно воспрепятствовать любым другим преступлениям[105].

Весьма похоже, что при помощи залогов Генрих VII действительно подорвал моральный дух своей титулованной аристократии. Из 62 пэрских родов, живших в течение его правления, примерно 46 находились в зависимости от милости короля: семь были объявлены вне закона, 36 – связаны залогами, из которых минимум пять получили суровые штрафы, а три находились под давлением другими средствами. Всего 16 семей остались незатронутыми[106].

Генрих настойчиво использовал и свои исключительные феодальные права. Он во всех направлениях разослал комиссии, и погоня за увеличением доходов в 1508 году привела к назначению Эдварда Белкнапа инспектором королевской прерогативы. Использовались все доступные средства: опека, перевод выморочного имущества в казну, судебная защита, разрешение на брак лиц, находящихся под опекой короля, и вдов, поиски скрытых земель (то есть земель, по закону принадлежащих короне, но факт принадлежности которых оставался неизвестен королевским служащим). Нарушения тщательно разъяснялись, несмотря на административные сложности: дела прослеживались по судебным документам на десятилетия назад. В 1505–1506 годах, например, члены комиссий по скрытым землям зарегистрировали 93 возврата отчуждений, несовершеннолетних и умственно неполноценных собственников, а также неправомерных захватов недвижимости до вступления в совершеннолетие законных владельцев – один случай произошел более 40 лет назад[107]. Для владельцев земли эти процедуры были обоюдоострым мечом: им не только приходилось сразу оплачивать просроченные сборы, но корона могла и наложить временный арест на землю до рассмотрения дела в суде, а это означало, что они также лишались своего ленного дохода. Если бы кто-то протестовал слишком громко, его стали бы таскать по судам, которые чувствительны к «крайностям закона».

Второе наблюдение Полидора касалось последних лет правления Генриха. Он отметил, что первый Тюдор стал давать волю алчности:

Ибо он начал относиться к своим подданным более строго и жестоко, чем прежде, дабы (как он сам утверждал) обеспечить их полное ему повиновение. Сами же люди по-другому объясняли его отношение – они считали, что страдают не за свои прегрешения, а от жадности короля. На самом деле неизвестно, руководила ли им алчность изначально, но впоследствии она действительно стала очевидной[108].

Споры вокруг предполагаемой жадности Генриха не кончаются до сих пор, однако вряд ли это имеет какой-то смысл, поскольку не подвергается сомнению тот факт, что король использовал все доступные правительству меры, чтобы получить деньги. Некоторые из его методов, наверное, были незаконными, большинство – недостойными, но во главе угла стояла государственная политика, а не элементарная алчность[109].

Однако характер правления Генриха изменился с возвышением Совета правоведов после 1500 года[110]. В данный орган входило несколько наиболее влиятельных и доверенных придворных Генриха: Брей, Эмпсон, Дадли, Джеймс Хобарт (генеральный прокурор), Томас Лукас (заместитель генерального прокурора), Джон Мордонт (канцлер герцогства Ланкастер), Хамфри Конингсби и Роберт Бруденелл (королевские судьи). Совет правоведов собирался в палате здания парламента герцогства Ланкастерского и представлял собой специализированную коллегию, отдельную от королевского Совета в целом. Его функцией было поддерживать королевские судебные иски, фискальные и феодальные, и отстаивать прерогативу короля любыми способами. Соответственно, члены Совета правоведов собирались почти каждый день