— Почему началась пальба? — спросил Вирхов. — Налетчикам было оказано сопротивление?

Ресторанщик замялся, еще яростнее затеребил лацкан.

— Понимаете, ваше превосходительство, произошел непредвиденный казус. Из-за японца. Во всяком случае, мне показалось, я слышал слово «сумимасэн».

— Не ждите наводящих вопросов, — озлился Вирхов, отгоняя неприятную мысль о японских шпионах, — выражайтесь яснее.

— Публика-то наш ресторан посещает весьма изысканная, необычная. — Михайло Леонтьевич приосанился. — Один из постоянных клиентов всегда наведывается со своим слугой, денщиком, ну в общем, с японцем… Этот японец имеет привычку, так уж, наверное, у них заведено, сидеть у ног хозяина. — Ресторанщик вынул из кармана брюк белоснежный платок и промокнул капельки пота на багровой лысине. — Сидит под столом, как собачонка. А как до его хозяина налетчик добрался, издал японец боевой клич. — Михайло Леонтьевич засопел, снова промокнул лысину платком, отер лоб. — Врать не буду, может, нож ему в икру воткнул, а то вилку или шило… Из-за чего этот налетчик и закричал, выронил нож, а следом за ним стали палить его дружки.

— Подать сюда японца! — прервал поток пустых домыслов Вирхов, поглядывая на длинный бандитский нож, лежащий на скатерти.

Пристав Остап Загнобийло кашлянул.

— В чем дело? — Вирхов свел к переносице плоские белесые брови, демонстрируя крайнюю степень изумления.

— Ваше превосходительство, японца пришлось отпустить вместе з его хозяином. У хозяина рана опасная, хотя страдалец был в сознании… — Пристав приблизился к Вирхову и понизил голос: — Не посмел ослушаться.

— Ну? — процедил сквозь зубы Вирхлв.

— Известнейшая личность, главный херой, сам генерал Фанфалькин Эраст Петрович.

— Ну, ну, — отрезал недовольный Вирхов. — Приметы налетчиков имеются?

— Зараз все напуганы, бачут, как заведенные, одно — цивильные костюмы, черные полумаски, перья.

— Какие еще перья?

Пристав протянул следователю пестренькое перышко.

— Видимо, в суматохе выпало, — льстиво подсказал Загнобийло. — Но может помочь в следствии. Теперь у преступника и особая примета — поврежденная нога. Шукать подручней. Будет хромать несколько дней… Впрочем, вы можете сами опросить свидетелей. Их немного. Один и вас знает. Умник лощеный. Требовал срочно вызвать следователя Вирхова, будто я сам не знаю, что делать.

— Приведите, — машинально велел Вирхов, вертя в руках птичье перо, он даже поднес его к носу, понюхал брезгливо. — А вы, Павел Миронович, опросите свидетелей, перепишите и отпустите. Чего томить.

Хотя Тернов внимательно вслушивался в беседу, что не помешало ему и скинуть верхнюю одежду на стул, предусмотрительно отодвинутый помощником пристава, и беглым взором осмотреть свидетелей. Он успел мысленно оценить и пышные прелести настенных красоток. Не очень хотелось, но пришлось идти в соседний кабинет, где дожидались необходимых следственных действий перепуганные клиенты ресторана «Семирамида». А перед Вирховым возникла рослая фигура господина Холомкова.

— О-о, — язвительно протянул Вирхов, — это ведь вы, Илья Михайлович, утверждаете, что Петербург город тесный?

— Я, уважаемый Карл Иваныч, я, — подтвердил красавец-блондин, которого не раз заставали на месте преступления, и всегда он оказывался непричастным к происшедшему, что наводило Вирхова на тайные подозрения. — Придется, очевидно, сменить сей уютный Эдем на что-нибудь другое.

— Вообще-то Наполеон говорил, что снаряд в одну и ту же воронку дважды не попадает, — иронично ответил Вирхов, наблюдая за изящными движениями петербургского прожигателя жизни. Все у мерзавца есть: и богатство, и молодость, и античная красота — соразмерное сложение, рельефность мускулов, великолепно вылепленное лицо. — Что вы можете сообщить по существу? Японца под столом видели? Что он там вытворил?

— Этого не заметил, слышал лишь клич «Еросику!».

— Нет, он кричал «Сумимасэн!», — робко запротестовал ресторанщик.

— Нет, «Еросику!». Но не это главное. Мне кажется, одного из преступников я заметил прежде налета, — уверенно изрек Холомков. — Я здесь завтракал и видел, как в ресторане появился молодой человек весьма привлекательной наружности.

— Описание можете дать?

— Выше среднего роста. Черноволосый. Взгляд быстрый и злобный, хотя движения замедленные, неторопливые.

— Студент?

— Вряд ли, — выразил сомнение Холомков. — Сначала мне показалось, что он кого-то ждет. Но потом я понял, что ошибся. Когда в зале показался сам генерал Фанфалькин со своим денщиком, этот странный юнец встал из-за стола и вышел… Полагаю, минуло не более четверти часа с момента его ухода, когда ворвалась банда. Я хоть и испугался, но один из налетчиков чем-то напомнил мне недавнего посетителя…

— Очень хорошо, — сказал Вирхов. — Что еще?

— Еще несколько слов о пере, — прекрасное лицо Ильи Михайловича просияло лучезарной улыбкой, — о том, которое вы, Карл Иваныч, вертите в руках.

— Вы его где-то видели уже?

— Видел, — подтвердил Холомков, — в детстве. Я родом из псковских краев, там мы подобные перья использовали, когда в Фенимора Купера играли. Это соколиное перо.

— Ну и что? — Вирхов пожал плечами.

— Так я думаю, Карл Иваныч, что налетчики, разукрашенные этими перьями, и есть недавно объявившаяся в столице банда «Черный сапсан».

— Сапсан, — машинально повторил Вирхов. — Сапсан — сокол степной, в псковских краях не водится.

— Вот именно, — Холомков снова обезоруживающе улыбнулся, — значит к имеющимся у вас данным надо добавить еще один штрих: главарь банды или кто-то из участников проживал в степной полосе России. И рукоять ножа, заметьте, похожа на перо.

Вирхов разозлился. Как смеет этот лощеный красавец разговаривать с ним, судебным следователем Окружного суда, таким снисходительным тоном? Он бы и сам до таких выводов додумался, если б у него была хотя бы минута на анализ имеющихся данных! Он и так уже убедился, что речь идет о вчерашнем убийце Балобанове. Но если он главарь шайки, за что убил китайца? Неясно.

— Вы оказали следствию неоценимые услуги, — сдержанно поблагодарил следователь, поднимаясь и с неудовольствием протягивая Холомкову ладонь для рукопожатия. — Был рад повидаться. Кстати, вы на фронт не собираетесь?

Илья Михайлович уловил в голосе Вирхова тайную издевку, но она его нисколько не смутила.

— Бесполезен для фронта, осознаю, — заявил он нагло. — Буду уж здесь, в тылу копошиться. Сформирую эшелончик в несколько вагонов, отправлю солдатикам табачок, обувочку да сестричек милосердия посимпатичней… Уже приступил к подготовке.

Разъяренный Вирхов повернулся к приставу и неожиданно завопил на него: